Как много нас еще живых и. Онлайн чтение книги Маленькие Трагедии Пир во время чумы (из вильсоновой трагедии: The City of The Plague)

Земля русская всегда славилась великими именами поэтов и писателей. Батюшков Константин Николаевич не является исключением. Человек творческий, впечатлительный, живущий эмоциями он оставил свой след с истории поэзии России.

Одним из лучших произведений, признанным великими русскими поэтами, такими как А.С. Пушкин и критиками современности является стихотворение «Тень друга». Повод для написания довольно грустный и печальный. Константин Николаевич посвятил его своему лучшему другу, погибшему в битве под Лейпцигом в 1813 году И.А.Петину. Стихотворение вышло в свет в 1814 году. Поэт путешествовал после тяжелых боев, в которых он принимал участие.

Произведение написано в необычной форме. Это элегия, но на слух и для прочтения довольно легкое. Начиная повествование с описания заграничных краев автор на контрасте представляет описание любимой им природы Севера. Батюшков К.Н. как настоящий русский поэт очень скучает по Родине, хотя и находится в краях Альбиона добровольно, на отдыхе. Русскому человеку по настоящему хорошо только дома. Но грустит поэт не только о родных краях, душевная тоска о любимом друге дало повод для написания стихотворения.

Главный герой настолько погружается в свои мысли, что уже с трудом отличает мечты от реальности. Перед ним предстает очень любимый им образ И.А. Петина. Поэт не верит в реальность происходящего. Ведь он прекрасно знает, что Ивана Александровича нет в живых, что он похоронил его, сделав все необходимое. Ему так хочется поговорить, обнять, но вдруг видение заканчивается. И поэт понимает всю тщетность своих просьб. Ведь это был лишь сон, прекрасный и в то же время очень грустный. Проснувшись главной герой видит вокруг себя покой и умиротворенность.

Стихотворение можно разделить на три части: описание родины, монолог с другом и разочарование от того, что это был всего лишь сон. В произведении поэт выразил все чувства горечи от потери, тоски и невозможности все повернуть обратно.

«Тень друга» - цельное самодостаточное произведение, не требующее дальнейшего продолжения или пред истории. И так все понятно. Эмоционально наполненное, заставляющее читателя переживать вместе с автором. Владея русским языком в высшей степени Батюшков К.Н. смог предать все, что хотел в своем стихотворении. Для времени в котором было написано стихотворение язык повествования был новшеством. Отточенные слова и фразы легко читались и понимались не только современниками поэта, но в наше время приносит удовольствие от прочтения для настоящих ценителей классики.

Анализ стихотворения Тень друга по плану

Возможно вам будет интересно

• Анализ стихотворения Есенина Пугачев

  Данное произведение Есенина очень динамично. Конечно, и сами представленные автором события бунта под предводительством Пугачева развивались довольно стремительно, но и слог Есениным выбран очень живой и яркий

• Анализ стихотворения Утес Лермонтова 6 класс

  Утес - это стихотворение написанное в 1841 году. Это стихотворение написал Михаил Юрьевич Лермонтов. В этом стихотворении мы можем встретить очень много литературного приёма олицетворения.

• Анализ стихотворения Женщине Брюсова

  В лирике нередко встречается обожествление, обозначающее крайнюю степень восхищения, преклонение перед объектом. Наиболее часто божеством лирики становится женщина. Аналогичная ситуация и в произведении В. Я. Брюсова Женщине.

• Анализ стихотворения Дон Пушкина

  Произведение входит в кавказский цикл сочинений поэта, созданных им во время его путешествий по казачьим станицам.

• Анализ стихотворения Крестьянские дети Некрасова 5, 6 класс

  Николай Алексеевич Некрасов всегда относился к простому люду с уважением, пониманием и состраданием. Эти уважение и заботу он передаёт во многих своих стихотворениях

(ИЗ ВИЛЬСОНОВОЙ ТРАГЕДИИ: THE CITY ОF THE PLAGUE)

Улица. Накрытый стол. Несколько пирующих мужчин и женщин.

Молодой человек

Почтенный председатель! я напомню

О человеке, очень нам знакомом,

О том, чьи шутки, повести смешные,

Ответы острые и замечанья,

Столь едкие в их важности забавной,

Застольную беседу оживляли

И разгоняли мрак, который ныне

Зараза, гостья наша, насылает

На самые блестящие умы.

Тому два дня наш общий хохот славил

Его рассказы; невозможно быть,

Чтоб мы в своем веселом пированье

Забыли Джаксона! Его здесь кресла

Стоят пустые, будто ожидая

Весельчака – но он ушел уже

В холодные подземные жилища...

Хотя красноречивейший язык

Не умолкал еще во прахе гроба;

Но много нас еще живых, и нам

Причины нет печалиться. Итак,

Я предлагаю выпить в его память

С веселым звоном рюмок, с восклицаньем,

Как будто б был он жив.

Председатель

Он выбыл первый

Из круга нашего. Пускай в молчаньe

Мы выпьем в честь его.

Молодой человек

Да будет так!

(Все пьют молча.)

Председатель

Родимых песен с диким совершенством;

Спой, Мери, нам уныло и протяжно,

Чтоб мы потом к веселью обратились

Безумнее, как тот, кто от земли

Был отлучен каким-нибудь виденьем.

Мери

(поет)

Было время, процветала
В мире наша сторона:
В воскресение бывала
Церковь божия полна;
Наших деток в шумной школе
Раздавались голоса,
И сверкали в светлом поле
Серп и быстрая коса.

Ныне церковь опустела;
Школа глухо заперта;
Нива праздно перезрела;
Роща темная пуста;
И селенье, как жилище
Погорелое, стоит, –
Тихо все – одно кладбище
Не пустеет, не молчит.

Поминутно мертвых носят,
И стенания живых
Боязливо бога просят
Упокоить души их!
Поминутно места надо,
И могилы меж собой,
Как испуганное стадо,
Жмутся тесной чередой!

Если ранняя могила
Суждена моей весне –
Ты, кого я так любила,
Чья любовь отрада мне, –
Я молю: не приближайся
К телу Дженни ты своей,
Уст умерших не касайся,
Следуй издали за ней.

И потом оставь селенье!
Уходи куда-нибудь,
Где б ты мог души мученье
Усладить и отдохнуть.
И когда зараза минет,
Посети мой бедный прах;
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах!

Председатель

Благодарим, задумчивая Мери,

Благодарим за жалобную песню!

В дни прежние чума такая ж, видно,

Холмы и долы ваши посетила,

И раздавались жалкие стенанья

По берегам потоков и ручьев,

Бегущих ныне весело и мирно

Сквозь дикий рай твоей земли родной;

И мрачный год, в который пало столько

Отважных, добрых и прекрасных жертв,

Едва оставил память о себе

В какой-нибудь простой пастушьей песне,

Унылой и приятной... Hет, ничто

Так не печалит нас среди веселий,

Как томный, сердцем повторенный звук!

Мери

О, если б никогда я не певала

Вне хижины родителей моих!

Они свою любили слушать Мери;

Самой себе я, кажется, внимаю,

Луиза

Не в моде

Теперь такие песни! Но все ж есть

Еще простые души: рады таять

От женских слез и слепо верят им.

Она уверена, что взор слезливый

Ее неотразим – а если б то же

О смехе думала своем, то, верно,

Все б улыбалась. Вальсингам хвалил

Крикливых северных красавиц: вот

Она и расстоналась. Ненавижу

Волос шотландских этих желтизну.

Председатель

Послушайте: я слышу стук колес!

Едет телега, наполненная мертвыми телами. Негр управляет ею.

Ага! Луизе дурно; в ней, я думал,

По языку судя, мужское сердце.

Но так-то – нежного слабей жестокий,

И страх живет в душе, страстьми томимой!

Брось, Мери, ей воды в лицо. Ей лучше.

Мери

Сестра моей печали и позора,

Приляг на грудь мою.

Луиза

(приходя в чувство)

Ужасный демон

Приснился мне: весь черный, белоглазый....

Он звал меня в свою тележку. В ней

Лежали мертвые – и лепетали

Ужасную, неведомую речь...

Скажите мне: во сне ли это было?

Проехала ль телега?

Молодой человек

Ну, Луиза,

Развеселись – хоть улица вся наша

Безмолвное убежище от смерти,

Приют пиров, ничем невозмутимых,

Но знаешь, эта черная телега

Имеет право всюду разъезжать.

Мы пропускать ее должны! Послушай,

Ты, Вальсингам: для пресеченья споров

И следствий женских обмороков спой

Нам песню, вольную, живую песню,

Не грустию шотландской вдохновенну,

А буйную, вакхическую песнь,

Рожденную за чашею кипящей.

Председатель

Такой не знаю, но спою вам гимн

Я в честь чумы, – я написал его

Прошедшей ночью, как расстались мы.

Мне странная нашла охота к рифмам

Впервые в жизни! Слушайте ж меня:

Пушкин А. С. Пир во время чумы // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. -- Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977--1979. Т. 5. Евгений Онегин. Драматические произведения. -- 1978 . -- С. 351--359. http://feb-web.ru/feb/pushkin/texts/push10/v05/d05-351.htm

ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ

(ОТРЫВОК ИЗ ВИЛЬСОНОВОЙ ТРАГЕДИИ: THE CITY OF THE PLAGUE)

(Улица. Накрытый стол.
Несколько пирующих мужчин и женщин.)

Молодой человек. Почтенный председатель! я напомню О человеке, очень нам знакомом, О том, чьи шутки, повести смешные, Ответы острые и замечанья, Столь едкие в их важности забавной, Застольную беседу оживляли И разгоняли мрак, который ныне Зараза, гостья наша, насылает На самые блестящие умы. Тому два дня наш общий хохот славил Его рассказы; невозможно быть, Чтоб мы в своем веселом пированье Забыли Джаксона. Его здесь кресла Стоят пустые, будто ожидая Весельчака -- но он ушел уже В холодные подземные жилища... Хотя красноречивейший язык Не умолкал еще во прахе гроба, Но много нас еще живых, и нам Причины нет печалиться. Итак, Я предлагаю выпить в его память С веселым звоном рюмок, с восклицаньем, Как будто б был он жив. Председатель. Он выбыл первый Из круга нашего. Пускай в молчанье Мы выпьем в честь его. Молодой человек. Да будет так.

(Все пьют молча.)

Председатель. Твой голос, милая, выводит звуки Родимых песен с диким совершенством: Спой, Мери, нам уныло и протяжно, Чтоб мы потом к веселью обратились Безумнее, как тот, кто от земли Был отлучен каким-нибудь виденьем. Мери (поет). Было время, процветала В мире наша сторона; В воскресение бывала Церковь божия полна; Наших деток в шумной школе Раздавались голоса, И сверкали в светлом поле Серп и быстрая коса. Ныне церковь опустела; Школа глухо заперта; Нива праздно перезрела; Роща темная пуста; И селенье, как жилище Погорелое, стоит,-- Тихо всё. Одно кладбище Не пустеет, не молчит. Поминутно мертвых носят, И стенания живых Боязливо бога просят Успокоить души их. Поминутно места надо, И могилы меж собой, Как испуганное стадо, Жмутся тесной чередой! Если ранняя могила Суждена моей весне -- Ты, кого я так любила, Чья любовь отрада мне,-- Я молю: не приближайся К телу Дженни ты своей, Уст умерших не касайся, Следуй издали за ней. И потом оставь селенье! Уходи куда-нибудь, Где б ты мог души мученье Усладить и отдохнуть. И когда зараза минет, Посети мой бедный прах; А Эдмонда не покинет Дженни даже в небесах! Председатель. Благодарим, задумчивая Мери, Благодарим за жалобную песню! В дни прежние чума такая ж, видно, Холмы и долы ваши посетила, И раздавались жалкие стенанья По берегам потоков и ручьев, Бегущих ныне весело и мирно Сквозь дикий рай твоей земли родной; И мрачный год, в который пало столько Отважных, добрых и прекрасных жертв, Едва оставил память о себе В какой-нибудь простой пастушьей песне, Унылой и приятной... Нет! ничто Так не печалит нас среди веселий, Как томный, сердцем повторенный звук! Мери. О, если б никогда я не певала Вне хижины родителей своих! Они свою любили слушать Мери; Самой себе я, кажется, внимаю, Поющей у родимого порога -- Мой голос слаще был в то время -- он Был голосом невинности... Луиза. Не в моде Теперь такие песни! Но всё ж есть Еще простые души: рады таять От женских слез, и слепо верят им. Она уверена, что взор слезливый Ее неотразим,-- а если б то же О смехе думала своем, то верно Всё б улыбалась. Вальсингам хвалил Крикливых северных красавиц: вот Она и расстоналась. Ненавижу Волос шотландских этих желтизну. Председатель. Послушайте: я слышу стук колес!

(Едет телега, наполненная мертвыми телами.
Негр управляет ею.)

Ага! Луизе дурно; в ней, я думал, По языку судя, мужское сердце. Но так-то -- нежного слабей жестокий, И страх живет в душе, страстьми томимой! Брось, Мери, ей воды в лицо. Ей лучше. Мери. Сестра моей печали и позора, Приляг на грудь мою. Луиза (приходя в чувство). Ужасный демон Приснился мне: весь черный, белоглазый... Он звал меня в свою тележку. В ней Лежали мертвые -- и лепетали Ужасную, неведомую речь... Скажите мне: во сне ли это было? Проехала ль телега? Молодой человек. Ну, Луиза, Развеселись -- хоть улица вся наша Безмолвное убежище от смерти, Приют пиров ничем невозмутимых, Но знаешь? эта черная телега Имеет право всюду разъезжать -- Мы пропускать ее должны! Послушай Ты, Вальсингам: для пресеченья споров И следствий женских обмороков, спой Нам песню -- вольную, живую песню -- Не грустию шотландской вдохновенну, А буйную, вакхическую песнь, Рожденную за чашею кипящей. Председатель. Такой не знаю, но спою вам гимн Я в честь чумы,-- я написал его Прошедшей ночью, как расстались мы. Мне странная нашла охота к рифмам Впервые в жизни. Слушайте ж меня: Охриплый голос мой приличен песне.-- Многие. Гимн в честь чумы! послушаем его! Гимн в честь чумы! прекрасно! bravo! bravo! Председатель (поет). Когда могущая Зима, Как бодрый вождь, ведет сама На нас косматые дружины Своих морозов и снегов,-- Навстречу ей трещат камины, И весел зимний жар пиров. * Царица грозная, Чума Теперь идет на нас сама И льстится жатвою богатой; И к нам в окошко день и ночь Стучит могильною лопатой... Что делать нам? и чем помочь? * Как от проказницы Зимы, Запремся также от Чумы, Зажжем огни, нальем бокалы; Утопим весело умы И, заварив пиры да балы, Восславим царствие Чумы. * Есть упоение в бою, И бездны мрачной на краю, И в разъяренном океане, Средь грозных волн и бурной тьмы, И в аравийском урагане, И в дуновении Чумы. * Всё, всё, что гибелью грозит, Для сердца смертного таит Неизъяснимы наслажденья -- Бессмертья, может быть, залог! И счастлив тот, кто средь волненья Их обретать и ведать мог. * Итак,-- хвала тебе, Чума! Нам не страшна могилы тьма, Нас не смутит твое призванье! Бокалы пеним дружно мы, И девы-розы пьем дыханье,-- Быть может... полное Чумы.

(Входит старый священник.)

Священник. Безбожный пир, безбожные безумцы! Вы пиршеством и песнями разврата Ругаетесь над мрачной тишиной, Повсюду смертию распространенной! Средь ужаса плачевных похорон, Средь бледных лиц молюсь я на кладбище А ваши ненавистные восторги Смущают тишину гробов -- и землю Над мертвыми телами потрясают! Когда бы стариков и жен моленья Не освятили общей, смертной ямы,-- Подумать мог бы я, что нынче бесы Погибший дух безбожника терзают И в тьму кромешную тащат со смехом. Несколько голосов. Он мастерски об аде говорит! Ступай, старик! ступай своей дорогой! Священник. Я заклинаю вас святою кровью Спасителя, распятого за нас: Прервите пир чудовищный, когда Желаете вы встретить в небесах Утраченных возлюбленные души -- Ступайте по своим домам! Председатель. Дома У нас печальны -- юность любит радость. Священник. Ты ль это, Вальсингам? ты ль самый тот, Кто три тому недели на коленах Труп матери, рыдая, обнимал И с воплем бился над ее могилой? Иль думаешь, она теперь не плачет, Не плачет горько в самых небесах, Взирая на пирующего сына, В пиру разврата, слыша голос твой, Поющий бешеные песни, между Мольбы святой и тяжких воздыханий? Ступай за мной! Председатель. Зачем приходишь ты Меня тревожить? Не могу, не должен Я за тобой идти. Я здесь удержан Отчаяньем, воспоминаньем страшным, Сознаньем беззаконья моего, И ужасом той мертвой пустоты, Которую в моем дому встречаю,-- И новостью сих бешеных веселий, И благодатным ядом этой чаши, И ласками (прости меня господь) Погибшего -- но милого созданья... Тень матери не вызовет меня Отселе -- поздно,-- слышу голос твой, Меня зовущий,-- признаю усилья Меня спасти... старик! иди же с миром; Но проклят будь, кто за тобой пойдет! Многие. Bravo, bravo! достойный председатель! Вот проповедь тебе! пошел! пошел! Священник. Матильды чистый дух тебя зовет! Председатель (встает). Клянись же мне, с поднятой к небесам Увядшей, бледною рукой,-- оставить В гробу навек умолкнувшее имя! О, если б от очей ее бессмертных Скрыть это зрелище! Меня когда-то Она считала чистым, гордым, вольным -- И знала рай в объятиях моих... Где я? Святое чадо света! вижу Тебя я там, куда мой падший дух Не досягнет уже... Женский голос. Он сумасшедший,-- Он бредит о жене похороненной! Священник. Пойдем, пойдем... Председатель. Отец мой, ради бога, Оставь меня! Священник. Спаси тебя господь! Прости, мой сын.

(Уходит. Пир продолжается. Председатель остается погруженный в глубокую задумчивость.)

ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ

Пьеса является переводом одной сцены из драматической поэмы Джона Вильсона "Чумный город" (1816). Песни Мери и Председателя принадлежат самому Пушкину и ничем не напоминают соответствующих песен Вильсона. Пьеса Вильсона была известна Пушкину в издании 1829 г. В ней описывается лондонская чума 1665 г. Перевод закончен в Болдине 6 ноября 1830 г. Выбор сцены для перевода подсказан тем, что в это время в России свирепствовала эпидемия холеры, которую часто называли чумой. Напечатана пьеса в альманахе "Альциона" на 1832 г. (вышел в свет около 1 декабря 1831 г.) и затем была включена в III часть "Стихотворений" Пушкина.