Программа для старшеклассников

Мы соберемся за общим столом, где встретятся лицом к лицу разные социальные прослойки общества, разные политические партии начала XX века: левые эсеры и большевики, революционные комбеды и кулаки, сознательные пролетарии и отсталые крестьяне, поэты Пролеткульта и представители «догнивающей» буржуазной литературы.

На нашем диспуте мы затроним многие темы до- и послереволюционного периода. Вот некоторые из них:

• «Кричащие» лозунги новой власти и поэтический взлет С.А. Есенина.
• «Гражданская война в деревне» и сопротивление эсеро-меньшевистской оппозиции в Советах.
• «Могут быть только две партии: одна у власти, другая в тюрьме» (А.Н. Бухарин). Роль Советов в творческой судьбе поэта.
• «Посадите буржуазию на восьмушку … а пролетариату дайте хлеб» (В.И. Ленин). Уменьшение народонаселения Советской России и критическое положение деревень, на примере Константиново.
• Долгожданный «Декрет о земле» как противодействие декрету «О чрезвычайных полномочиях…» Ленина.
• Вера С.А. Есенина в обновленную Россию («Небесный барабанщик», «Преображение», «Инония» и неосознанное беспокойство за ее будущее («Сельский часослов», «Страна негодяев»)
• Имажинизм как «шутовское кривлянье ради кривлянья» и народное творчество как эталон настоящей образности.
• Двуликость, предательство, вседозволенность новых «друзей» поэта (Блюмкина, Устинова, Троцкого, Каменева) и отход Есенина от плеяды крестьянских поэтов.

Программа сопровождается чтением стихотворений С.А. Есенина, рассказом о его личной жизни.

Длительность программы с экскурсией по музею — 1 час 30 минут.

Как большевики воспитывали Есенина

Известно, что Ленин и Троцкий особого почтения к поэзии Демьяна Бедного не питали. «Грубоват. Идет за читателем, а надо быть впереди», - высказался однажды вождь. Троцкий тоже, хотя и спел ему дифирамбы в статье «Литература и революция», но сделал это не от чистого сердца, а по необходимости.

В революцию многие пришли «от сохи». Шашкой владеть научились. Пытались штурмом брать и поэзию, как недавно брали Перекоп. Вот и писали: «Семен Михайлович Буденный / Скакал на резвом кобыле». Или: «Рубаху рвану по-матросски - / И крикну: «Да здравствует Троцкий!»

Революционного энтузиазма молодым было не занимать, но разве это поэзия? А до каких пор можно было балаганного Демьяна считать первым пролетарским поэтом?

«Лицо, надо прямо сказать, не внушает симпатии, и обстановка вокруг него не ароматная… Лакействовать он будет, но на это есть и безыменские старшие и младшие».

(Троцкий)

А кого им, скажите на милость, прикажете обласкивать и возносить? Блока с его «Двенадцатью» - «первой поэмой о революции»? Так у него эта самая революция что-то не очень привлекательной вышла, с какими-то погромными лозунгами:

Запирайте этажи.

Нынче будут грабежи!

Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем,

Мировой пожар в крови -

Господи! Благослови!

у Троцкого хватило ума молча пройти мимо блоковской поэмы, в которой многие (М. Горький, К. Чуковский и др.) увидели «сатиру и сатиру злую».

Есенин тоже не внушает доверия, с ним надо работать и работать. «Революция, - видите ли, - личность уничтожает», «Моя революция еще не наступила!» Того и гляди, на Запад сбежит, хотя себя «левее большевиков» объявляет:

Теперь в советской стороне

Я самый яростный попутчик.

«Как же, попутчик! До какой станции?» - саркастически уточнял Троцкий.

Нет, Сергей Александрович, большевиком мы тебя еще сделать должны, а не сделаем, значит, сломаем! Только и есть сейчас один Маяковский, да кому не надоело громыхание бочки по булыжной мостовой? После грохота войны и разрухи людям тишины и душевности хочется, а он «орет, выдумывает кривые словечки», - недовольно ворчит Ленин. Но приходится довольствоваться такой поэзией!

Конечно, по долгу службы воспитанием и перевоспитанием поэтов сподручнее заниматься Анатолию Васильевичу Луначарскому, но того самого в пору было перевоспитывать. Не годился для этой цели и Бухарин, хотя считался главным идеологом большевизма. Троцкий как самый образованный большевистский руководитель внимательно следил, направлял и командовал в литературе. И что из этого получилось? Все поэты и писатели «серебряного века» покинули большевистскую Россию, остались «ненадежные», «неустойчивые», «политически ограниченные попутчики». Поневоле приходилось петь дифирамбы пролетарским поэтам да печатать зеленую молодежь.

Троцкий с поэтами не церемонился:

«Присоединившиеся ни Полярной звезды с неба не снимут, ни беззвучного пороха не выдумают. Но они полезны, необходимы - пойдут навозом под новую культуру. А это вообще не так мало… Мы очень хорошо знаем политическую ограниченность, неустойчивость, ненадежность попутчиков. Но если мы выкинем Пильняка с его «Голым годом», серапионов с Всеволодом Ивановым, Тихоновым и Полонской, Маяковского, Есенина, так что же, собственно, останется, кроме еще неоплаченных векселей под будущую пролетарскую литературу?

Область искусства не такая, где партия может командовать».

Слова правильные, но не надо принимать их за чистую монету - они сказаны тогда, когда партия уже вынесла приговор всем тем, кто был «сам по себе». «Неистовый коммунист» (так называет его Ст. Куняев), журналист и партийный деятель Георгий Устинов обнародовал это решение в своей статье 1923 года. В ней крестьянские поэты Есенин, Клюев, Клычков и Орешин впервые были названы «психобандитами», а глава статьи называлась «Осужденные на гибель».

«Чуют ли поэты свою погибель? Конечно. Ушла в прошлое дедовская Русь, и вместе с нею с меланхолической песней отходят ее поэты. «По мне Пролеткульт не заплачет, / И Смольный не сварит кутью», - меланхолически вздыхает Николай Клюев. И Есенин - самый яркий, самый одаренный поэт переходной эпохи и самый неисправимый психобандит, вторит своему собрату: «Я последний поэт деревни».

Почему Есенину не по пути было с большевиками?

«Вардин ко мне очень хорош и очень внимателен. Он чудный, простой и сердечный человек. Все, что он делает в литературной политике, он делает как честный коммунист. Одна беда, что коммунизм он любит больше литературы».

Есенин написал это сестре, но знал, что все его письма становятся достоянием известных органов. Цитирует эти строки Галина Бениславская, а от себя добавляет: «Вардин, несмотря на узость его взглядов, благотворно подействовал на Сергея Александровича в смысле определения его «политической ориентации» (…) «Хорошее отношение к Вардину у него осталось навсегда. Даже в письме с Кавказа к Кате, упоминая, что с Вардиным ему не по пути, он отзывался о Вардине как о прекрасном человеке».

Все большевики, что тесно окружали Есенина, - и Вардин, и Воронский, и Берзинь, и др., - несомненно, были хорошими людьми, но коммунизм они любили больше литературы.

Есенин же сказал определенно: «Отдам всю душу Октябрю и маю, но только лиры милой не отдам». Рассказывает Альберт Рис Вильяме: «Я познакомился с Есениным вскоре после его разрыва с танцовщицей Айседорой Дункан. Есенин искал себе квартиру просторную и удобную. Но в перенаселенной Москве найти такую квартиру было трудно, и кто-то посоветовал поэту обратиться к Калинину.

Неважно, - со всей самоуверенностью молодости заявлял Есенин, - он будет рад увидеть Пушкина сегодняшней России, - и тут же добавил, - или любого из его друзей».

Надо сказать, что квартиры у Есенина не было. Никакой. За все годы его пребывания в любимой Москве никогда не имел своего угла. О бездомности Есенина в течение последних двух лет пишут все. Вот буквально анекдотический эпизод: «Друг, с которым Есенин пришел, спрашивает его: «Ты где ночевать будешь?» - «Не знаю, - отвечает поэт, - пойдем хоть к тебе». О том же поведала А. Назарова: «Есенин страшно мучился, не имея постоянного пристанища. На Богословском - комната нужна была Мариенгофу и Колобову, на Никитской - в одной комнатушке жили я и Галя. Он то ночевал у нас, то на Богословском, то где-нибудь еще, как бездомная собака скитаясь и, не имея возможности ни спокойно работать, ни спокойно жить… Его сестра тоже ютилась где-то в Замоскворечье. Из деревни должна была приехать другая сестра».

Поэт воспользовался советом друзей и пошел к Калинину. О чем между ними шел разговор, мы должно быть, никогда не узнаем, но, видно, нес проста Михаил Иванович посоветовал Есенину уе хать в свою деревню и пожить там годика два. Иначе говоря, посоветовал убраться из Москвы и отси деться в глуши. Были, наверное, у Калинина при чины для такого совета. Есенин не послушал Миха ила Ивановича. И что же последовало сразу за этим ослушанием? На Есенина обрушились все невзгоды: сборники не издавали, поэмы не печатали.

В одной из своих поэм он написал:

Я - законный хозяин страны Российской,

Как бездомная собака бродил по земле.

Книжный магазин, с которого он имел некоторый доход, перешел в другие руки. Кафе «Стойло Пегаса», где он был хозяином на паях с другими и получал дивиденды, обанкротилось, его тоже вскоре закрыли.

Айседоре послал успокоительную телеграмму:

«Мои дела блестящи. Был у Троцкого. Он отнесся ко мне изумительно. Благодаря его помощи мне дают сейчас большие средства на издательство».

А что на деле? Есенину всегда было нелегко, но такого трудного времени у него еще не было. Вчитайтесь в строки из дневника Галины Бениславской, которые никогда не публиковались:

«Поймите, - жаловался поэт, - в моем доме не я хозяин, в мой дом я должен стучаться, и мне не открывают».

«Иногда ему казалось, и так фактически было, его отвергли и оттерли. Ведь в конце концов все крестьянство СССР идеологичес ки чуждо коммунистическому мировоззрению, однако мы его вовлекаем в новое строительство.

Вовлекаем потому, что оно - сила, крупная величина. Сергею Александровичу было очень тяжело, что его в этом плане игнорировали как личность и как общественную величину. Положение создалось таким: или приди к нам с готовым оформившимся мировоззрением, или ты нам не нужен, ты ядовитый цветок, который может только отравить психику молодежи».

Сергей Александрович очень страдал от своей бездеятельности. «Это им не простится, за это им отомстят. Пусть я буду жертвой, я должен быть жертвой за всех, кого «не пускают». Не пускают, не хотят, ну так посмотрим. За меня все обозлятся. Это вам не фунт изюма. К-а-к еще обозлятся. А мы все злые. Вы не знаете, как мы злы, если нас обижают. Не тронь, а то плохо будет. Буду кричать, буду, везде буду. Посадят - пусть сажают - еще хуже будет. Мы всегда ждем и терпим долго. Но не трожь! Не надо!»

«Сколько лет наши власти скрывали эти бесхитростные строки близкого поэту человека. И все для того, чтобы скрыть правду о преследовании Есенина вождями большевиков по политическим мотивам», - рассказывал Эдуард Хлысталов.

О том, как большевики «воспитывали» Есенина, свидетельствуют и воспоминания Евдокимова (глава «На деревянном диванчике»).

«В августе месяце Литературно-художественный отдел перевели по тому же коридору в самый конец. В двух маленьких комнатах, загроможденных шкафами и столами с дурным архаическим отоплением, с переполнением комнат служебным персоналом и приходящей публикой, было тяжело и душно. И завели: не курить в комнатах.

В коридоре у дверей поставили маленький, для троих, деревянный диванчик. На этом диванчике, пожалуй, редкий из современных писателей не провел нескольких минут своей жизни.

И почти каждое посещение Есенина тоже начиналось с этого диванчика. Он приходил, закуривал - и выходил в коридор.

Всю осень он бывал довольно часто. И как-то случалось так, что чаще всего я встречал его на диванчике, замечая издали в коридоре знакомую фигуру…

Обычно ежемесячные выплаты по тысяче рублей приходилось выдавать по доверенностям Есенина то жене, то двоюродному брату Илье Есенину. До женитьбы поэта на СЛ. Толстой деньги получала сестра его, ЕЛ. Есенина.

В целях: сохранения денег, когда приходил за ними поэт в нетрезвом состоянии, мы считали своим долгом денег ему не выдавать.

Под благовидным предлогом я быстро сходил в нижний этаж, в финансовый сектор, предупреждал наших товарищей по работе, в кассе деньги Есенину не выдавать, или брал из кассы уже выписанный ордер. В случаях настойчивости поэта затягивали выдачу до 3-х часов дня, затем выдавали ему чек в банк, когда там в этот день уже прекращались операции. В последнем случае была надежда, что поэт наутро протрезвится и деньги не пойдут прахом».

Надо сказать, так воспитывало большевистское правительство не только Есенина. Вспоминают, например, как Владимир Маяковский танцевал чечетку в кабинете главного бухгалтера с обещанием, что не уйдет до тех пор, пока все деньги не будут лежать на столе. Из всех кабинетов сотрудники и сотрудницы приходили посмотреть, полюбоваться этим зрелищем. Маяковский умел добиваться своего.

У Есенина не было такой мертвой хватки. Был он деликатным, и если уходил с пустыми руками, то не смотрел в глаза. Ему было стыдно за людей. И Евдокимов помнил всю свою жизнь эту вину перед Есениным.

Предположим, что Есенина, «воспитывая», лишали денег в целях «профилактики», но точно так же по много раз приходилось ездить Бениславской или сестре Кате, «а часто даже на трамвай не было». Это тоже способствовало «трезвому существованию» или, наоборот, подталкивало к кабакам с желанием заглушить обиду?

Даже в последний день, уезжая насовсем из Москвы, не сумел получить денег, несмотря на то, что приходил из больницы за три дня до отъезда, предупреждал об этом.

Ордер выписан, - сказал Евдокимов, - но ты слишком рано пришел.

Есенин не получил ни утром, ни после двух, ни после четырех. И уехал в Ленинград без денег.

После ухода от Айседоры, как известно, Есенин жил у Г. Бениславской. Она вспоминает:

«Нам пришлось жить втроем (я. Катя и Сергей Александрович) в одной маленькой комнате, а с осени 1924 года прибавилась четвертая - Шурка. А ночевки у нас в квартире - это вообще нечто непередаваемое. В моей комнате - я, Сергей Александрович, Клюев, Ганин и еще кто-нибудь, а в соседней маленькой, холодной комнатушке, на разломанной походной кровати - кто-либо еще из спутников Сергея Александровича или Катя. Позже, в 1925 году, картина несколько измени лась: в одной комнате - Сергей Александрович, Сахаров, Муран, Болдовкин, рядом в той же комнатушке, в которой к этому времени жила ее хозяйка, - на кровати сама владелица комнаты, а на полу, у окна - ее сестра, все пространство между стеной и кроватью отводилось нам - мне, Шуре и Кате, причем крайняя из нас спала наполовину под кроватью.

Ну а как Сергею Александровичу трудно было с деньгами - этого словами не описать. «Прожектор», «Красная нива» и «Огонек» платили аккуратно. Но в журналы сдавались только новые стихи, а этих денег не могло хватить.

«Красная новь» платила кошмарно. Чуть ли не через день туда приходилось ездить (а часто на трамвай не было), чтобы в конце концов поймать тот момент, когда у кассира есть деньги. Вдобавок не раз выдавали по частям, по 30 руб., а долги тем временем накапливались, деньги нужны были в деревне, часто Сергей Александрович просил выслать. Положение было такое, что иногда нас лично спасало мое жалование, а получала я немного, рублей 70. Всего постоянных «иждивенцев» было четверо (мать, отец и две сестры), причем жили в разных местах, родители в деревне, сестры в Москве, а сам Сергей Александрович по всему СССР.

(…) Никогда в жизни до этого и после я не знала цены деньгам и не ценила всей прелести получения определенного жалованья, когда, в сущности, зависишь только от календаря».

5. Большевики Завод работал уже больше года, а люди все приезжали и приезжали в Печаткино. Никто не знал и не считал, сколько здесь собралось народу; одни говорили - пять, другие - восемь тысяч.В короткий срок возле проходной завода в один ряд выстроились четыре питейных

Глава XX СТАЛИН, МУЖИКИ И БОЛЬШЕВИКИ Впервые отец народов появился в пришвинском Дневнике в 1924 году: «Сталин выпустил брошюру против Троцкого „Троцкизм или Ленинизм“ – невозможно выговорить, а Каменев назвал свою брошюру „Ленинизм или Троцкизм“ – это выговаривается.

Глава 15 СТАЛИН, БОЛЬШЕВИКИ И МУЖИКИ Впервые отец народов появился в пришвинском Дневнике в 1924 году: «Сталин выпустил брошюру против Троцкого „Троцкизм или Ленинизм“ - невозможно выговорить, а Каменев назвал свою брошюру „Ленинизм или Троцкизм“ - это выговаривается.

БОЛЬШЕВИКИ Происшедшие в стране перемены изменили облик некогда чопорной столицы империи. Дочь британского посла Мири-эль Бьюкенен увидела революционный Петроград таким: «Грязные красные флаги развевались теперь над Зимним дворцом, крепостью и правительственными

Глава тридцать шестая. БОЛЬШЕВИКИ ПРОТИВ БОЛЬШЕВИКОВ ВЧК через год после ее создания чуть было не упразднили! Конечно, до этого бы не дошло, но так одно время казалось.Методы работы Всероссийской чрезвычайной комиссии нравились далеко не всем в большевистском

Глава шестнадцатая. Большевики у власти Я возвращалась на фронт. Поезда были страшно переполнены, но, к счастью, мне удалось устроиться в вагоне первого класса. В Молодечно я доложила о прибытии командующему 10-й армией генералу Валуеву и отобедала в его штабе вместе с

Глава 3 Посмертный грех Есенина У меня ирония есть… Если хочешь знать, Гейне - мой учитель. (Есенин о себе. Из воспоминаний Эрлиха) В воспоминаниях П. Чагина Есенин упоминает имя Генриха Гейне рядом с именем Карла Маркса. А между тем, Есенин уверял, что «ни при какой погоде»

19 Вечер в Политехническом музее. Ученик Есенина Августа Миклашевская. Что было после смерти Есенина Перерегистрация «Ассоциации» У некоторых критиков и литературоведов создалось убеждение, что своей статьей «Быт и искусство» Есенин начал разрыв с имажинистами. Те же

20 Ссора Есенина с Мариенгофом. «Мужиковствующие» действуют. Случай в пивной. Суд над 4 поэтами. Подозрительное окружение Есенина В том же октябре 1923 года Сергей встретил Кожебаткина, пошел с ним в какое-то кафе. Александр Мелентьевич рассказал Есенину, почему не платили

24 Триумф Есенина в Союзе поэтов. Прототипы героинь Есенина. Кто такая северянка в «Персидских мотивах»? Конец «Вольнодумца». Пояснения Всеволода Иванова Начало вечера Есенина в клубе поэтов было назначено в девять часов, но еще раньше клуб был переполнен членами Союза

25 Есенин и Мариенгоф в «Мышиной норе». Женитьба Есенина на С. А. Толстой. Выступление Есенина в Доме печати Наше новое кафе на углу Кузнецкого моста мы назвали «Мышиной норой». На простенке возле буфетной стойки Боря Эрдман смонтировал на деревянном щите эффектную витрину

Глава 8. Сын Есенина приезжает из Америки на могилу отца «…жить больше дни не стоит все равно…» Когда Надежда и Осип Мандельштам приезжали в Ленинград, они останавливались в доме Надежды Вольпин. Однажды маленького сына хозяйки спросили, показывая на Осипа Эмильевича:

Глава пятая Заграницей II-ой съезд Р. С. Д. Р. П. и раскол в партии. - Большевики и меньшевики. - Бронштейн-Троцкий, Плеханов и Ленин В ноябре 1902 года я, окончив, срок ссылки, вернулся в Николаев. Там, мне скоро пришлось с головой окунуться в дела местной социал-демократической

Глава 5 Большевики у власти Большевики у власти, но подавляющее большинство дворянско-буржуазного Петербурга относится к этому факту крайне поверхностно: "Мыслимое ли дело? Приходящее явление! Как-то кончится, и, очевидно, очень скоро…" Но как и почему "очевидно", никто не

Как воспитывали детей в семьях Пушкина и Солженицына …Невозможно хорошо воспитать детей, если сам дурен. Лев Толстой Наталья Пушкина-Ланская Мысли о замужестве Из писем Н. Н. Пушкиной-Ланской к П. П. Ланскому. «Наше наследие», № 3,1990 г.…А теперь я возвращаюсь к твоему

Глава восьмая. Большевики 1.Гонения на религию, начавшиеся сразу же после большевистского переворота, вызвали удивление у наивной В. А. Платоновой: она не могла понять, почему власть, объявившая себя народной, действует против традиционных народных верований. Алексей

Есенин в России после смерти Сталина, по официальным данным, был давно развенчан и разоблачен. В учебниках словесности 50-х годов ему посвящали несколько строк, цель которых была - внушить советским школьникам, что Есенина незачем читать: он поэт второстепенный "мелкобуржуазный", несозвучный эпохе...

Ни в печати, ни на радио имя Есенина никогда не упоминалось. Из библиотек его книги изъяты. Одним словом, официально Есенин был забыт и навсегда сдан в архив...

А популярность Есенина, между тем расла. Стихи его в списках расходились по всем уголкам России. Их заучивают, распевают, как песни. Возникали в 50-60-е годы кружки его поклонниц под названием "невесты Есенина". Оказавшись в условиях относительной свободы, "перемещенные лица" (эмигранты) переиздавали его стихи. И эти неряшливо отпечатанные и недешево стоящие книги бойко расходились не только в лагерях, но и в среде старых эмигрантов.

В наше время появился такой удивительный факт: на любви к Есенину сходятся и шестнадцатилетняя "невеста Есенина", и пятидесятилетний. Два полюса, между которыми нет ничего общего, сходятся на Есенине - сходятся на русской поэзии...

Но Есенин давно мертв. А, беспощадный к живым, большевизм, был, на редкость снисходителен к покойникам, особенно знаменитым. Это понятно: атрибутов "Великого Октября" в нынешнее время уже не встретишь. Одной мумии Ленина недостаточно. Эту недохватку и заполняют с успехом разные прославленные мертвецы, разные "города Горького", "площади Маяковского" и т.д. Нашлась бы площадь и для Есенина, если бы за ним числились грехи, совершенные им только при жизни... Но у Есенина есть перед советской властью и вообще любой властью непростительный грех - грех посмертный. Получив бессмертие, Есенин делает то, что не удалось за тридцать лет никому из живых - объединяет людей звуком стихотворной песни, где сознание общей вины и общего братства сливаются в надежду и веру...

Оттого-то так и старались большевики внушить, что Есенина не за что любить. Оттого-то он и был объявлен "несозвучным эпохе"...

© «Я - телохранитель» 1995(спецвыпуск) Георгий Иванов

Рогова Анастасия 10.05.2019 в 23:40

Он позволял себе плевать на признанные авторитеты, купался в обожании светских красавиц, прожигал жизнь напропалую и… остро тосковал по милой деревне. Это все - про Сергея Есенина. Вокруг фигуры великого поэта до сих пор немало загадок и тайн. В том числе и страшный его уход из жизни в отеле "Англетер"…

3 октября (по старому стилю 21 сентября) исполнится 124 года со дня рождения "последнего поэта деревни", как сам себя называл Сергей Есенин. Он действительно уже появился на свет поэтом, а рязанское село Константиново сформировало характер, религиозные убеждения и взгляды на всю оставшуюся жизнь. И в каких бы городах, и на каких бы великосветских мероприятиях Есенин потом не блистал (а ему довелось читать свои стихи и перед императрицей Марией Федоровной), деревня в нем так и осталась основным началом. Взгляд Сергея на жизнь - это упрямый и настороженный, слегка насмешливый, в чем-то ограниченный, в чем-то бескрайне широкий взгляд русского крестьянина.

Когда молодой Есенин - уже признанный на родине талант, с публикациями и благословением учителей, прибыл в Петербург, то пришел не на пустое место (как он кокетливо потом рассказывал и писал), а четко понимая, как ему нужно себя вести и что от него ждут литературные круги.

Николай Клюев, основатель собственного кружка "новокрестьянской" поэзии, сразу угадал в талантливом златовласом выходце из провинции дарование, подходящее под его программу выступлений, и заботливо принял юношу под крыло. Живи Николай Клюев сегодня, он бы стал потрясающим пиарщиком или продюсером.

В начале XX века интерес среди творческой интеллигенции к деревне возрос стократно. И Клюев, сам имеющий крестьянские корни, прекрасно понимал, что поразит публику, собирающуюся на поэтические вечера. Он и Есенин, в крестьянских идеально стилизованных рубахах, подпоясанные кушаками (а иногда и в лаптях), с волосами, приглаженными салом, читали со сцены стихи о деревне, о русской тоске - с обязательными березками, лошадками, просторами и крестьянскими избами.

Сам Клюев напоминал этакого Микулу Селяниновича, а молоденький, с золотыми кудрями Есенин - пастушка Леля. Они оба словно сошли с лубка, показывая петербургской публике именно такую деревню, которую та хотела видеть: картинную, былинную, сказочную. А внешность и стихи Есенина были квинтэссенцией этой вымышленной деревни. Успех был грандиозный. О "крестьянских" поэтах говорили везде. Дамы плакали от восторга при виде золотых кудрей Сергея, а маститые поэты одобрительно хлопали народное дарование по плечу.

Но Клюев, в свободное от выступлений время сидел у себя в роскошных гостиничных апартаментах, читая в подлиннике зарубежных авторов, а Есенин осваивал ночную жизнь Северной столицы. Николай всегда неодобрительно относился к своеволию своего молодого соратника, который вместо рассуждений о предназначении России предпочитал развлекаться напропалую. Неудивительно, что творческий дуэт вскоре распался, причем Клюев резко осуждал своего бывшего протеже.

С Анатолием Мариенгофом и Вадимом Шершеневичем Есенин создал новое направление в поэзии - имажинизм, в основе которого лежало понимание основной цели творчества, как создания образа. Но поэзия Есенина не подходила ни под какие литературоведческие рамки. Поэт стремительно взрослел, и так же стремительно менялись его стихи. Неизменным оставалось только одно - горькая нежность к деревне. Он скучал по ней - по детству, по надеждам. Хотя, на тот момент у Сергея было уже все, о чем только может мечтать любой стремящийся к успеху поэт.

Слава, признание, успех у женщин, постоянные попойки - все это постепенно превращало Есенина из крестьянского здорового парня в истеричного и капризного прожигателя жизни. Завышенные похвалы и преклонение поклонниц заставляли поверить в собственную гениальность. Есенин считал себя не только "последним поэтом деревни", но и первым поэтом России. Он не любил Маяковского - боялся, что тот отобьет у него слушателей и признание. Кричал, когда видел газетные статьи о Маяковском: "Я умру под забором, на котором будут расклеены афиши с объявлением о вечере Маяковского!". Дружба с Мариенгофом также закончилась полным разрывом.

Как ни странно, только меткая и едкая Зинаида Гиппиус, которая не любила ни самого Есенина, ни его стихи, угадала слабое место поэта - раннюю славу. И предрекла, что именно "медные трубы" и погубят этого "херувима". Есенин на предостережение "Гиппиусихи" никакого внимания не обратил. Он вообще относился к представителям символизма, особенно старшим, без малейшего уважения. Сергей был уверен, что сам прекрасно знает, что такое творчество, и как должен жить настоящий поэт. Уважал из представителей старшего поколения Сергей Есенин только Блока. Уважал, но слегка свысока, снисходительно.

Главный недуг

Друзья и знакомые поэта сходятся во мнении, что алкоголизм Есенина и стал первейшей причиной его преждевременного ухода «в ту страну, где тишь и благодать». Сам поэт, отвечая 5 декабря 1925 года на вопросы при заполнении амбулаторной карты, в графе «Алкоголь» ответил: «Много, с 24 лет». Там же рукой лечащего врача безжалостно выведено: «Белая горячка, (галлюцинации)». В начале своей богемной жизни молодой здоровый организм рязанского парня справлялся с обязательными тусовочными возлияниями. Есенину даже удавалось организовывать «разгрузочные» дни. В 1921 году он с удовольствием отмечает в письме своему другу Анатолию Мариенгофу: «…так пить я уже не буду, а сегодня, например, даже совсем отказался, чтобы посмотреть на пьяного Гришку. Боже мой, какая это гадость, а я, вероятно, еще хуже бывал». Но надолго поэта не хватало. В последний год своей жизни Есенин стал, по выражению того же Мариенгофа, «человеком не больше одного часа в сутки. От первой, утренней, рюмки уже темнело сознание».

В 1922 году Сергей Александрович жалуется в письме своему поэтическому «наставнику» Клюеву: «Очень я устал, а последняя моя запойная болезнь совершенно меня сделала издерганным». Будучи в Америке с супругой Айседорой Дункан, Есенин допивался до эпилептических припадков. Справедливости ради надо сказать, что не только от количества выпитого виски, но и от его качества. В то время Америку сотрясал «сухой закон», потому с утра приходилось принимать на грудь самогонные суррогаты. А. Дункан в газете «Геральд Трибьюн» писала, стараясь хоть как-то выгородить мужа и объяснить пьяные шабаши с битьем зеркал в отелях: «Приступы душевного расстройства, которыми страдает Есенин, происходят не только от алкоголя… а также отравления крови от употребления «запрещенного» американского виски, в чем я имею удостоверение одного знаменитого нью-йоркского врача, который лечил Есенина при подобных припадках в Нью-Йорке…».

О взаимоотношениях с властью

Адепты версии насильственной смерти поэта вовсю напирают на роковые конфликты Есенина с властями. Конфликты были, но лишь на почве кабацкого буйства поэта. Есенина 10 раз доставляли в милицию. Но не для того, чтобы пытать, а для «вытрезвления». Цитирую его собрата по перу В. Ходасевича, близко знавшего Есенина: «Относительно же Есенина был отдан в 1924 году приказ по милиции - доставлять в участок для вытрезвления и отпускать, не давая делу дальнейшего хода».Власти довольно трогательно относились к певцу «Руси советской». Единственная поэма, которую с огромной натяжкой можно отнести к критической по отношению к властям - это «Страна негодяев». Там у Есенина присутствует герой по фамилии Лейбман с псевдонимом Чекистов. Если кто не знает, имя одного из вождей революции Троцкого-Бронштейна - Лейб. Разве этим совпадением можно было смертельно обидеть Лейба Давидовича? Есть и другие «страшные» словеса, которые произносит Махно (в поэме бандит Номах): «Стадо! Стадо! …Ваше равенство - обман и ложь. Для глупцов - хорошая приманка. Подлецам - порядочный улов». Но бандит и должен говорить страшилки, на то он и бандит. Вот и все диссидентство. Зато сколько проникновенных строк Есенин излил на бумагу в пользу большевистских дел! А на смерть Ленина поэт откликнулся так, как может откликнуться только большой поэт-лирик: «И вот он умер… Того, кто спас нас, больше нет. А те, кого оставил он, страну в бушующем разливе должны заковывать в бетон».

Есенинская враждебность к большевикам - это миф. Конечно, по пьяной лавочке Сергей Александрович начинал фордыбачить и, бывало, произносил всякое непотребство, но к его кабацкому фрондерству власти относились снисходительно. Если бы он являл опасность для властей, его бы запросто обвинили в каком-нибудь заговоре и шлепнули бы, как, например, поэта Николая Гумилева. Есенин был на короткой ноге со многими чекистами. В частности, любил таскать за собой по вечеринкам известного чекиста-мокрушника Якова Блюмкина, порешившего летом 1918 года самого германского посла. Есенин, по словам Ходасевича, для куража мог предложить честной компании съездить посмотреть на расстрел «контры». «Я это вам через Блюмкина в одну минуту устрою», - вполне серьезно заявлял распалившийся поэт-лирик.