Кто перевел илиаду. Предисловие переводчика - илиада
Здравствуйте, дорогие читатели сайта Спринт-Ответ. Сегодня у нас на календарях 10.10.2017, а значит завтра выйдет печатная версия очередного выпуска газеты «Аргументы и Факты». Пока имеется электронная версия газеты, поэтому уже можно напечатать все правильные ответы на кроссворд №41 в газете «Аргументы и Факты» за 2017 год. Все верные ответы на кроссворд можно узнать в конце статьи, они напечатаны в компактном виде сразу после вопросов кроссворда. Ответы будут публиковаться по мере разгадывания кроссворда №41 в "АиФ" за 2017 год.
По горизонтали:
1. Дикость какая-то!
6. «Курьер» из роддома.
9. Крупье на тотализаторе.
10. Услуги альфонса.
11. «Собрание сочинений» модельера.
14. Корнеплод против ларингита.
16. Что подвешено в доме героя фильма «Безымянная звезда»?
17. Какому искусству никогда и нигде не обучался Элвис Пресли?
18. Розничная … выше оптовой.
19. Сиделец на гвоздях.
20. Кто сделал первый стихотворный перевод «Илиады» на русский язык?
21. Какое зерно земле предают?
23. Царство Урана.
25. Чьи цветы заваривают, чтобы принимать от нервов?
29. Премия за книгу на основе сетевого журнала.
31. Кто замужем за вашим сыном?
32. Самая крупнокалиберная общага в зоопарке.
34. Аура с икон.
37. Какой из своих фильмов кинорежиссер Андрей Тарковский переснимал трижды, поменяв трех операторов?
38. Какую марку часов Джеймс Бонд носил в девяти фильмах?
40. В каком из итальянских городов создали первый в Европе анатомический театр?
42. Сухой … у туристов.
44. «Архиерейский камень».
45. Какой бог оберегал римские стада от волков?
46. Мокруха во время ненастья.
47. Леонид Ильич «во главе застоя».
48. Откуда родом Амедео Модильяни?
49. «Люблю до радости и боли твою озерную тоску».
50. Кто стал инициатором приглашения Олега Ефремова в МХАТ?
51. Какой президент оправдывался по «делу» Моники Левински?
52. Повелительный.
53. Приколист с Мелмака.
54. Самый богатенький в мире Билл.
По вертикали:
1. С каким краем связано раннее детство поэта Андрея Вознесенского?
2. Река с сибирских полотен Василия Сурикова.
3. Конвой в музыке.
4. Планета людей.
5. В какой сказке все «тянут-потянут, а вытянуть не могут»?
7. Вспышка в мозгу.
8. «Немой экзаменатор».
10. Кто мечтал построить филиал Голливуда в окрестностях Кишинева?
12. «Запустить мыслительный …».
13. Патриарх советского кино, всем предметам роскоши предпочитавший книги.
15. Какому инструменту Эннио Морриконе поручил главную тему в саундтреке к фильму «Миссия»?
16. «Гирьки» для атлета.
19. Графство с именным пудингом.
22. «Сопло дымохода».
24. Какое качество никогда не обойдется несколькими словами?
26. Мировой музей на улице Риволи.
27. Застарелые привычки погоды.
28. «Хобби» с нанесением тяжких телесных повреждений «братьям нашим меньшим».
30. Каким камнем внутри отделан мавзолей Гур-Эмир?
33. Под чье личное поручительство из ВЧК отпустили Сергея Есенина, которого обвинили в контрреволюции?
34. Самая «скорая помощь».
35. «Ради галочки».
36. Какой маршал «вытащил из лагерной пыли» певицу Лидию Русланову?
39. Линия винтом.
40. Что скрипит в старом матрасе?
41. «Пугливый лес».
43. «Всенощное …» накануне Пасхи.
46. Эксцесс на почве хулиганства.
48. «Домушник» среди подъемников.
Амеде́о (Иеди́дия) Клеме́нте Модилья́ни (итал. Amedeo Clemente Modigliani ; 12 июля 1884, Ливорно (Ливо́рно (итал. Livorno) - крупнейший порт Тосканы, административный центр одноимённой провинции. Расположен на восточном берегу Лигурийского моря в естественной бухте, в нескольких милях к югу от устья реки Арно, в окружении низких Ливорнских холмов. Покровителем города считается Иулия Карфагенская. Праздник города 22 мая. ), Королевство Италия - 24 января 1920, Париж, Третья французская республика) - итальянский художник и скульптор, один из самых известных художников конца XIX - начала XX века, представитель экспрессионизма.
«Ста́лкер»
- советский фантастический фильм-притча режиссёра Андрея Тарковского, снятый на киностудии «Мосфильм» в 1979 году по мотивам повести «Пикник на обочине» братьев Стругацких.
Одно из наиболее значительных произведений в творчестве Андрея Тарковского, который говорил, что в нём он «легально коснулся трансцендентного». Производство фильма сопровождалось множеством проблем и заняло около трёх лет. При проявке плёнки практически полностью погиб первый вариант, и картину переснимали трижды, с тремя разными операторами и художниками-постановщиками.
Желающие изучать Гомера должны начать, конечно, с изучения самого текста. Не владеющие греческим языком должны начать изучение русских переводов, которые, между прочим, обладают высокими качествами, так что ими по праву может гордиться русская литература.
"Илиаду" полностью впервые перевел известный русский писатель и представитель пушкинской школы Н. И. Гнедич в 1829 г. Последние издания этого перевода появились уже в советское время. Это: Гомер, Илиада, перевод Н. И. Гнедича. Редакция и комментарий И. М. Троцкого при участии И. И. Толстого. Статьи песнь Ф. Преображенского, И. М. Троцкого и И. И. Толстого, Academia. M.-Л., 1935. В том же 1935 г. это издание появилось в этом же издательстве в большом формате и улучшенном виде. Недавно перевод Гнедича появился целиком в собрании собственных стихотворений этого переводчика в большой серии "библиотека поэта": Н. И. Гнедич, Стихотворения. Вступительная статья, подготовка текста и примечания И. Н. Медведевой, Л., 1956. Перевод Гнедича вызвал большую литературу, так как в свое время он явился замечательным образцом переводческого искусства и не утерял своего значения до настоящего времени. Гнедичу удалось при достаточной близости к подлиннику воспроизвести бодрую гомеровскую жизнерадостность и героизм, которые совместились здесь с высокой и пышной, хотя в то же самое время и легкой торжественностью. Современного читателя Гнедича оттолкнет, может быть, только обилие славянизмов, которые, однако, при более глубоком историческом подходе обнаруживают высокий художественный стиль, нисколько не мешающий легкости и подвижности речевой техники перевода. О том, что перевод Гнедича основан на винкельмановской оценке античности и на поэтике пушкинской школы, читатель может убедиться, познакомившись со специальной работой А. Кукулевича "Илиада" в переводе Н. И. Гнедича в "Ученых записках Ленинградского государственного университета", № 33, серия филологической науки, выпуск 2, Л., 1939. Филологическую и стилистическую характеристику перевода Гнедича в сравнении с греческим подлинником дает И. И. Толстой в статье "Гнедич как переводчик "Илиады", напечатанной в указанном выше издании перевода Гнедича в 1935 г., страница 101–106 (в примечаниях к переводу Гнедича в этом издании указываются расхождения Гнедича с подлинником).
К сожалению, новейшее переиздание Гнедича не содержит тех аннотаций Гнедича к каждой песни "Илиады", без которых изучение поэмы весьма затрудняется. Аннотации эти составлены Гнедичем весьма внимательно, даже с пометкой номеров стихов для каждой отдельной темы. Поэтому приходится рекомендовать и иметь в виду также и старое издание Гнедича. Таково - "Илиада" Гомера, перевод Н. И. Гнедича, редактированный С. И. Пономаревым, издание 2, Спб., 1892. В этом издании содержатся также полезные статейки Пономарева и самого Гнедича. Тот же перевод - М., Спб., 1904, Спб., 1912.
Поскольку перевод Гнедича к концу XIX в. уже оказался устаревшим, то появилась потребность дать перевод "Илиады" в упрощенном виде, без всяких славянизмов и на основе только современного русского литературного языка. Такой перевод и предпринял Н. И. Минский в 1896 г. Последнее переиздание этого перевода: Гомер, Илиада, перевод Н. И. Минского. Редакция и вступительная статья песнь Ф. Преображенского, М., 1935. Перевод Минского отличается прозаическим характером и часто производит впечатление подстрочника. Тем не менее для тех, кто не понимает или не любит славянизмов Гнедича, перевод этот имеет большое значение и сыграл в свое время немалую роль. Научный анализ этого перевода можно найти в рецензии С. И. Соболевского в "Журнале Министерства Народного Просвещения", 1911, № 4 (отд. 2), страница 346–360.
Наконец, в последнее время появился еще третий полный русский перевод "Илиады": Гомер, Илиада, перевод В. Вересаева, М.-Л., 1949. Перевод Вересаева пошел еще дальше Минского. Воспользовавшись многими удачными выражениями Гнедича и Минского, Вересаев тем не менее понимает Гомера чересчур фольклорно и старается пользоваться разного рода народными и псевдонародными выражениями, отчасти даже не совсем пристойного характера. Правда, слишком возвышенный и слишком торжественный стиль "Илиады" является в настоящее время большим преувеличением. Но многочисленные натуралистические и даже бранные выражения, которыми изобилует перевод Вересаева, встретили критику со стороны С. И. Радцига в его рецензии в "Советской книге", 1950, № 7. сравните также рецензию М. Е. Грабарь-Пассек и Ф. А. Петровского в "Вестнике древней истории", 1950, № 2, страница 151–158.
Что касается "Одиссеи", то ее классический перевод принадлежит В. А. Жуковскому и сделан в 1849 г. Последние его переиздания относятся уже к советскому времени: Гомер, Одиссея, перевод В. А. Жуковского. Статья, редакция и комментарий И. М. Троцкого при участии И. И. Толстого. Асаdemia, M.-Л., 1935. То же самое издание было повторено в большом формате. Имеется также другое издание: Гомер, Одиссея. Перевод В. А. Жуковского, редакций и вступительная статья П. Ф. Преображенского, ГИХЛ, М., 1935. В самое последнее время появилось в роскошном виде издание - Гомер, Одиссея, перевод В. А. Жуковского, М., 1958 (подготовка текста В. П. Петушкова, послесловие и примечания С. В. Поляковой). Издание это сделано по последнему прижизненному изданию В. А. Жуковского и сверено с рукописью и корректурой переводчика. Кроме того, в тексте В. А. Жуковского произведена транслитерация согласно современному произношению греческих имен, поскольку в переводе самого Жуковского многие имена писались еще архаическим способом. Это издание необходимо считать лучшим из всех изданий "Одиссеи" после смерти В. А. Жуковского. Весьма важно также и то, что в этом издании печатаются перед каждой песнью поэмы составленные В. А. Жуковским подробные аннотации, весьма облегчающие изучение поэмы. Из новых изданий этого перевода аннотации сохранены только в издании - "Одиссея" Гомера в переводе В. А. Жуковского, издание "Просвещение", СПб. (год не указан).
Перевод этот до самого последнего времени был единственным, так как его высокое художественное достоинство никогда не подвергалось сомнению. Все знали, что перевод этот отражает на себе стиль сентиментального романтизма. Но все прощали Жуковскому эту особенность его перевода, поскольку всех пленила его яркая красочность и выразительность, его легкий и понятный русский язык, его постоянная поэтичность и доступность. Тем не менее Жуковский допускал слишком большую неточность в своем переводе, внося не принадлежащие Гомеру эпитеты, разные выражения и даже целые строки и сокращая другие. Научное представление об особенностях перевода Жуковского можно получить по статье С. Шестакова "В. А. Жуковский как переводчик Гомера", напечатанной в "Чтениях в обществе любителей русской словесности в память А. С. Пушкина", XXII. Казань, 1902. сравните также статью И. И. Толстого ""Одиссея" в переводе Жуковского", напечатанную в указанном выше издании, 1935.
Но в переводе Жуковского было еще и то, что стали понимать отчетливо только в советское время, а именно идеология и картины старого московского боярства и слабое понимание подлинного гомеровского и чисто языческого героизма. Учитывая все эти особенности перевода Жуковского, П. А. Шуйский впервые почти через 100 лет решился состязаться с Жуковским, после которого никто не решался перевести "Одиссею" заново: Гомер, Одиссея, перевод (размером подлинника) П. А. Шуйского под редакцией А. И. Виноградова. Свердловск. 1948. Действительно, Шуйский избежал упомянутых особенностей перевода Жуковского; однако, стремясь к буквальной передаче подлинника, Шуйский постоянно впадает в излишний прозаизм, причем с поэтической точки зрения сильно страдает также и техника его стиха. Перевод Шуйского нашел для себя отрицательную оценку в рецензии Ф. А. Петровского и М. Е. Грабарь-Пассек в "Вестнике древней истории", 1950, № 3, страница 151–158. Несколько менее сурово судит о переводе Шуйского А. А. Тахо-Годи в статье "О новом переводе "Одиссеи" в "Учен. записках Московского областного педагогического института", т. XXVI, страница 211–225. М., 1953. Этот автор указывает на заслуги Шуйского по сравнению с Жуковским. Однако он отмечает также прозаизм, неудачное стихосложение, а главное, ориентировку переводчика на устаревший текст, который теперь до неузнаваемости исправляется новейшими редакторами в связи с прогрессом филологической науки.
Наконец, имеется и еще один перевод "Одиссеи", принадлежащий упомянутому выше В. Вересаеву и обладающий теми же особенностями, что и его перевод "Илиады": Гомер, Одиссея, перевод В. Вересаева. Редакция И. И. Толстого, М., 1953.
Имеет значение также издание: Гомер. Поэмы, сокращенное издание. Подготовка текста поэм, пересказ мифов троянского цикла, примечания и словарь А. А. Тахо-Годи, вступительная статья и научная редакция А. И. Белецкого, Детгиз, М.-Л., 1953. Издание это, созданное для юношества, имеет преимущество, которое как раз важно для начинающих. Кроме прекрасной статьи А. И. Белецкого, здесь дается пересказ всех главнейших мифов о Троянской войне, без которого невозможно разобраться в сюжете поэм. И, кроме того, текст "Илиады" и "Одиссеи" расположен здесь не в порядке самих поэм (порядок этот, как сказано выше, довольно запутанный), но в порядке протекания самих событий, нашедших для себя изображение в этих поэмах. Поэтому начинающие изучать Гомера получают здесь как бы единое и цельное, вполне последовательное развертывание сюжета.
Таким образом, русские переводы Гомера имеются в достаточном количестве, и каждый из этих переводов по-своему обладает всеми чертами большой переводческой культуры. Тот, кто не владеет греческим языком, должен воспользоваться указанными выше рецензиями на эти переводы. Эти рецензии, несомненно, помогут ему как ориентироваться в стиле этих переводов, так и в степени близости их к греческому подлиннику.
«Пой, богиня, про гнев Ахиллеса, Пелеева сына, Гнев проклятый, страданий без счета принесший ахейцам, Много сильных душ героев пославший к Аиду, Их же самих на съеденье отдавший добычею жадным Птицам окрестным и псам. Это делалось, волею Зевса, С самых тех пор, как впервые, поссорясь, расстались враждебно Сын Атрея, владыка мужей, и Пелид многосветлый. Кто ж из бессмертных богов возбудил эту ссору меж ними?..»
Предисловие переводчика
У нас есть два полных перевода «Илиады», читаемых и сейчас. Один старинный (десятых-двадцатых годов прошлого века) – Гнедича, другой более новый (конца прошлого – начала нашего века) – Минского.
Перевод Гнедича – один из лучших в мировой литературе переводов «Илиады». Он ярко передает мужественный и жизнерадостный дух подлинника, полон того внутреннего движения, пафоса и энергии, которыми дышит поэма. Но у перевода есть ряд недостатков, делающих его трудно приемлемым для современного читателя.
Главный недостаток – архаический язык перевода. Например:
Он же, как лев истребитель, на юниц рогатых нашедший,
Коих по влажному лугу при блате обширном пасутся
Тысячи; пастырь при них; но юный, еще не умеет
С зверем сразиться, дабы защитить круторогую краву…
Перевод перенасыщен церковно-славянскими словами и выражениями, пестрит такими словами, как «дщерь», «рек», «вещал», «зане», «паки», «тук», вплоть до таких, современному читателю совершенно уже непонятных, слов, как «скимен» (молодой лев), «сулица» (копье), «глезна» (голень) и т. п.
Гнедич, далее, старается придерживаться в своем переводе «высокого слога. Вместо «лошадь» он пишет «конь», вместо «собака» – «пес», вместо «губы» – «уста», вместо «лоб» – «чело» и т. п. Он совершенно не считает возможным передавать в неприкосновенности довольно грубые подчас выражения Гомера. Ахиллес ругает Агамемнона: «пьяница, образина собачья!» Гнедич переводит: «винопийца, человек псообразный!» Елена покаянно называет себя перед Гектором «сукой», «бесстыдной собакой». Гнедич стыдливо переводит: «меня, недостойную».
Перевод Минского написан современным русским языком, но чрезвычайно сер и совершенно не передает духа подлинника. Минскому более или менее удаются еще чисто описательные места, но где у Гомера огненный пафос или мягкая лирика, там Минский вял и прозаичен.
Когда новый переводчик берется за перевод классического художественного произведения, то первая его забота и главнейшая тревога – как бы не оказаться в чем-нибудь похожим на кого-нибудь из предыдущих переводчиков. Какое-нибудь выражение, какой-нибудь стих или двустишие, скажем даже, – целая строфа переданы у его предшественника как нельзя лучше и точнее. Все равно! Собственность священна. И переводчик дает свой собственный перевод, сам сознавая, что он и хуже, и дальше от подлинника. Все достижения прежних переводчиков перечеркиваются, и каждый начинает все сначала.
Такое отношение к делу представляется мне в корне неправильным. Главная все оправдывающая и все покрывающая цель – максимально точный и максимально художественный перевод подлинника. Если мы допускаем коллективное сотрудничество, так сказать, в пространстве, то почему не допускаем такого же коллективного сотрудничества и во времени, между всею цепью следующих один за другим переводчиков?
Все хорошее, все удавшееся новый переводчик должен полною горстью брать из прежних переводов, конечно, с одним условием: не перенося их механически в свой перевод, а органически перерабатывая в свой собственный стиль, точнее, в стиль подлинника, как его воспринимает данный переводчик.
Игнорировать при переводе «Илиады» достижения Гнедича – это значит заранее отказаться от перевода, более или менее достойного подлинника.
В основу своего перевода я кладу перевод Гнедича везде, где он удачен, везде, где его можно сохранять. «Илиада», например, кончается у Гнедича таким стихом:
Так погребали они конеборного Гектора тело.
Лучше не скажешь. Зачем же, как Минский, напрягать усилия, чтоб сказать хоть хуже, да иначе, и дать такое окончание:
Так погребен был троянцами Гектор, коней укротитель.
Многие стихи Гнедича я перерабатывал, исходя из его перевода. Например:
Долго, доколе эгид Аполлон держал неподвижно,
Стрелы равно между воинств летали, и падали вой;
Но едва аргивянам в лице он воззревши, эгидом
Бурным потряс и воскликнул и звучно и грозно, смутились
Души в их персях, забыли аргивцы кипящую храбрость.
Новый перевод:
Долго, покуда эгиду держал Аполлон неподвижно,
Тучами копья и стрелы летали, народ поражая.
Но лишь, данайцам в лицо заглянувши, потряс он эгидой,
Грозно и сам закричав в это время – в груди у ахейцев
Дух ослабел, и забыли они про кипящую храбрость.
(XV, 318)Подавляющее большинство стихов, однако, написано заново, – в таком, например, роде. Приам в ставке Ахиллеса молит его отдать ему тело убитого Гектора.
Храбрый, почти ты богов! Над моим злополучием сжалься,
Вспомнив Пелея родителя! Я еще более жалок!
Я испытаю, чего на земле не испытывал смертный:
Мужа, убийцы детей моих, руки к устам прижимаю!
Новый перевод:
Сжалься, Пелид, надо мною, яви уваженье к бессмертным,
Вспомни отца твоего! Я жалости больше достоин!
Делаю то я, на что ни один не решился бы смертный:
Руки убийцы моих сыновей я к губам прижимаю!
(XXIV, 503).Я считал возможным вносить в перевод также отдельные удачные стихи и обороты Минского. И если от заимствований качество перевода повысится, то этим все будет оправдано.
Очень труден вопрос о степени точности, с какою следует переводить поэму, написанную три тысячи лет назад. В общем мне кажется, что прежние переводчики слишком уж боялись чрезмерной, по их мнению, близости к оригиналу, уклоняющейся от наших обычных оборотов речи. У Гомера, например: «Что за слова у тебя чрез ограду зубов излетели!» Переводчики предпочитают; «Что за слова из уст у тебя излетели!» Предпочитают «гнева в груди не сдержавши» вместо гомеровского «не вместивши», «лишь тогда б ты насытила злобу» вместо «исцелила свою злобу».
Слово thymos (дух) и psyche (душа) безразлично переводятся то «дух», то «душа». Между тем у Гомера это два понятия, совершенно различные. «Тимос» (дух) – совокупность всех духовных свойств человека, «психе» (душа) – это заключенная в человеке его тень, призрак, отлетающий после смерти человека в царство Аида, грустное подобие человека, лишенное жизненной силы, настолько лишенное, что, например, душа Патрокла, явившаяся во сне Ахиллесу, способна выразить свою грусть от расставания с другом только писком (XXIII, 101).
Приветствуя друг друга, эллины говорили: «chaire – радуйся, будь радостен», где мы говорим «здравствуй, будь здоров». Как переводить это слово – «радуйся» или «здравствуй»? Когда эллинские посланцы приходят к Ахиллесу, он приветствует их словом «chairete – радуйтесь!» Но ахейцы разбиты, Гектор у их кораблей, Ахиллес помочь не хочет, чему же тут радоваться? Тем не менее, по-моему, все-таки нужно переводить «радуйтесь». Незнающий пусть из примечания узнает, что «радуйтесь» соответствует нашему «здравствуйте». Но слишком для эллинского жизнеотношения характерно, что при встречах они желали друг другу радости, и стирать в переводе эту черточку нельзя. То же и с излюбленным у Гомера словом «philos – милый». «Милым печалуясь сердцем», «утомились его милые ноги» и даже: «печалится мое милое сердце». Собственно говоря, слово «philos» здесь значит просто «свой, собственный». Однако в послегомеровское время слово в этом смысле уж не употреблялось, а для гомеровского времени характерен именно этот оттенок: свое сердце – милое сердце, как города – благозданные, тело – прекрасное, колесница – искусно сделанная и т. д.
И вообще, мне кажется, можно держаться ближе к подлиннику гораздо чаще, чем это делают прежние переводчики, как бы нам ни казались чуждыми и необычными эпитеты и обороты Гомера. Он часто, например, употребляет выражение «однокопытные кони», как будто бывают и двукопытные кони; «увидел глазами»; боги делают герою легкими «ноги и руки над ними». Гомер иногда употребляет прием, носящий название «hysteron – proteron» (более позднее – более раннее). Герой, встав от сна, надевает плащ и хитон, хотя, конечно, он надевает раньше хитон (рубашку), а потом уже плащ. Нимфа Калипсо надевает на Одиссея новое платье и делает ему ванну. Конечно, ванну она делает раньше.
Когда мы читаем в каком-нибудь рассказе: «Иван Петрович подошел к столу. Он был очень весел» – мы почитаем себя обязанными спросить – «Кто был весел – стол?» Гомер очень часто употребляет слова «он», «она», «они», когда по смыслу ясно, о ком идет речь, хотя желающий может задать вопрос, подобный вопросу о столе. Я в этом случае считал возможным следовать Гомеру.
Однако идти в точности перевода до конца я не решился. Для Гомера, например, седалищем всех душевных и умственных свойств человека является не мозг, а сердце, еще точнее – грудобрюшная преграда (phrenes). Может быть, это отсутствие нужной дерзости, но у меня не поднялась рука переводить: «гнев охватил его грудобрюшную преграду» или: «я радуюсь всею своею грудобрюшном преградою».
О транскрипция собственных имен. В общем, я старался передавать их в соответствии с оригиналом, но имена, уже получившие у нас право гражданства и ставшие для всех обычными, я оставил в прежней транскрипции: Ахиллес (а не Ахиллей), Гекуба (а не Гекаба), Аякс (а не Аянт), Калхас (а не Калхант). Так же в подготовляемом переводе «Одиссеи»: Цирцея (а не Кирка), циклоп (а не киклоп) и т. д.
То же с ударениями. Правильно было бы: Аполлон, Дионис, Приам, Менелай, Парис и т. д. Я сохранил ударения, ставшие для нас уже обычными.
Время и место создания «Илиады» и «Одиссеи»
Всё это указывает на родовой характер гомеровского общества, которое находится на грани разложения и перехода к рабовладельческому строю. В поэмах «Илиада» и «Одиссея» уже налицо имущественное и социальное неравенство, разделение на «лучших» и «худых»; уже существует рабство, которое, правда, сохраняет патриархальный характер: рабы – в основном пастухи и домашние слуги, среди которых есть привилегированные: такова Евриклея, няня Одиссея; таков пастух Евмей, который действует вполне самостоятельно, скорее, как друг Одиссея, чем как раб его.
Торговля в обществе «Илиады» и «Одиссеи» уже существует, хотя она еще мало занимает мысли автора.
Следовательно, создатель поэм (олицетворенный в личности легендарного Гомера) – представитель греческого общества VIII–VII вв. до н. э., находящегося на грани перехода от родоплеменного быта к государственному.
Материальная культура, описанная в «Илиаде» и «Одиссее», убеждает нас в том же: автор хорошо знаком с употреблением железа, хотя, стремясь к архаизации (особенно в «Илиаде»), указывает на бронзовое вооружение воинов.
Поэмы «Илиада» и «Одиссея» написаны в основном на ионийском диалекте, с примесью эолийских форм. Это означает, что местом создания их была Иония – острова Эгейского моря или Малая Азия. Отсутствие же в поэмах упоминаний о городах Малой Азии свидетельствует об архаизаторских стремлениях Гомера, воспевающего древнюю Трою.
Композиция «Илиады» и «Одиссеи»
Гомер сочувствует в поэме «Илиаде» воинам обеих враждующих сторон, но агрессивность и грабительские стремления греков вызывают у него осуждение. Во II книге «Илиады» поэт вкладывает в уста воина Терсита речи, клеймящие алчность военачальников. Хотя описание внешности Терсита указывает на стремление Гомера выразить свое осуждение его речам, однако речи эти весьма убедительны и по существу в поэме не опровергнуты, значит, мы можем предполагать, что они созвучны мыслям поэта. Это тем более вероятно, что упреки, брошенные Терситом Агамемнону , почти аналогичны тяжким обвинениям, которые предъявляет ему же Ахилл (ст. 121 сл.), а тот факт, что Гомер сочувствует словам Ахилла, сомнения не вызывает.
Осуждение в «Илиаде» войны, как мы видели, звучит не только в устах Терсита. Сам доблестный Ахилл, собираясь вернуться в войско, чтобы отомстить за Патрокла, говорит:
«О, да погибнет вражда от богов и от смертных, и с нею
Гнев ненавистный, который и мудрых в неистовство вводит!»
(Ил., кн. XVIII , ст. 107–108).
Очевидно, что если бы прославление войны и мести было целью Гомера, то действие «Илиады» завершилось бы убиением Гектора, как это было в одной из «киклических» поэм. Но для Гомера важно не торжество победы Ахилла, а моральное разрешение его гнева.
Жизнь в представлении поэм «Илиада» и «Одиссея» настолько привлекательна, что Ахилл, встреченный Одиссеем в царстве мертвых, говорит, что он предпочел бы тяжелую жизнь поденщика царствованию над душами умерших в преисподней.
В то же время, когда нужно действовать во имя славы родины или ради близких людей, герои Гомера презирают смерть. Сознавая свою неправоту в том, что он уклонился от участия в боях, Ахилл говорит:
«Праздный, сижу пред судами, земли бесполезное бремя»
(Ил., кн. XVIII, ст. 104).
Гуманизм Гомера, сострадание человеческому горю, восхищение внутренними достоинствами человека, мужеством, верностью патриотическому долгу и взаимной привязанностью людей достигает ярчайшего выражения в сцене прощания Гектора с Андромахой (Ил., кн. VI , ст. 390–496).
Художественные особенности «Илиады» и «Одиссеи»
Образы гомеровских героев до некоторой степени статичны, т. е. характеры их освещены несколько односторонне и остаются неизменными от начала и до конца действия поэм «Илиада» и «Одиссея», хотя каждый персонаж имеет свое лицо, отличное от других: в Одиссее подчеркивается изворотливость ума, в Агамемноне – надменность и властолюбие, в Парисе – изнеженность, в Елене – красота, в Пенелопе – мудрость и постоянство жены, в Гекторе – мужество защитника своего города и настроение обреченности, так как должен погибнуть и он, и его отец, и его сын, и сама Троя.
Односторонность в изображении героев обусловлена тем, что большинство из них предстает перед нами только в одной обстановке – в бою, где не могут проявиться все черты их характеров. Некоторое исключение составляет Ахилл, так как он показан в отношениях с другом, и в битве с врагом, и в ссоре с Агамемноном, и в разговоре со старцем Приамом, и в других ситуациях.
Что касается развития характера, то оно еще недоступно «Илиаде» и «Одиссее» и вообще литературе доклассического периода Древней Греции. Попытки такого изображения мы находим лишь в конце V в. до н. э. в трагедиях Еврипида .
Что же касается изображения психологии героев «Илиады» и «Одиссеи», их внутренних импульсов, то о них мы узнаем из их поведения и из их слов; кроме того, для изображения движений души Гомер использует весьма своеобразный прием: вмешательство богов. Например, в I книге «Илиады», когда Ахилл, будучи не в силах стерпеть оскорбление, вынимает меч, чтобы напасть на Агамемнона, кто-то сзади вдруг хватает его за волосы. Оглянувшись, он видит Афину, покровительницу треков, которая не допускает убийства.
Подробность, детальность описаний, характерные для «Илиады» и «Одиссеи», особенно проявляются в таком часто употребляемом поэтическом приеме, как сравнение: гомеровские сравнения иногда настолько развернуты, что превращаются как бы в самостоятельные рассказы, оторванные от основного повествования. Материалом для сравнения в поэмах служат чаще всего природные явления: животный и растительный мир, ветер, дождь, снег и т. п.:
«Он устремился как лев горожитель, алкающий долго
Мяса и крови, который, душою отважной стремимый,
Хочет на гибель овец, в их загон огражденный ворваться;
И, хотя перед оградою пастырей сельских находит,
С бодрыми псами и копьями стадо свое стерегущих,
Он, не изведавши прежде, не мыслит бежать из ограды;
Прянув во двор, похищает овцу, либо сам под ударом
Падает первый, копьем прободенный из длани могучей.
Так устремляла душа Сарпедона, подобного богу»
(Ил., кн. XII , ст. 299–307).
Иногда эпические сравнения поэм «Илиады» и «Одиссеи» призваны создать эффект ретардации , т. е. замедления хода повествования путем художественного отступления и отвлечения внимания слушателей от основной темы.
«Илиаду» и «Одиссею» роднят с фольклором и гиперболы: в XII книге «Илиады» Гектор, атакуя ворота, швыряет в них такой камень, который и два сильнейших мужа с трудом приподняли бы рычагами. Голос Ахилла, бегущего вызволить тело Патрокла, звучит, как медная труба, и т. п.
О песенно-народном происхождении поэм Гомера свидетельствуют также так называемые эпические повторы: отдельные стихи повторяются полностью или с небольшими отклонениями, и таких стихов в «Илиаде» и «Одиссее» насчитывается 9253; таким образом, они составляют третью часть всего эпоса. Повторы широко применяются в устном народном творчестве потому, что они облегчают певцу импровизацию. В то же время повторы – моменты отдыха и ослабления внимания для слушателей. Повторы облегчают и восприятие слышимого. Например, стих из «Одиссеи»:
«Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос»
(пер. В. А. Жуковского).
переключал внимание аудитории рапсода на события следующего дня, означая, что наступило утро.
Часто повторяемая в «Илиаде» картина падения воина на поле битвы нередко выливается в формулу с трудом валимого дровосеками дерева:
«Пал он, как падает дуб или тополь серебрянолистный»
(пер. Н. Гнедича).
Иногда словесная формула призвана вызывать представление о громе, который возникает при падении облаченного в металлические доспехи тела:
«С шумом на землю он пал, и взгремели на мертвом доспехи»
(пер. Н. Гнедича).
Когда боги в поэмах Гомера спорят между собой, бывает, что один говорит другому:
«Что за слова у тебя из ограды зубов излетели!»
(пер. Н. Гнедича).
Повествование ведется в эпически бесстрастном тоне: в нем нет признаков личного интереса Гомера; благодаря этому создается впечатление объективности изложения событий.
Обилие в «Илиаде» и «Одиссее» бытовых деталей создает впечатление реалистичности описываемых картин, но это так называемый стихийный, примитивный реализм.
Приведенные выше цитаты из поэм «Илиада» и «Одиссея» могут дать представление о звучании гекзаметра – поэтического размера, придающего несколько приподнятый торжественный стиль эпическому повествованию.
Переводы «Илиады» и «Одиссеи» на русский язык
В России интерес к Гомеру начал понемногу проявляться одновременно с усвоением византийской культуры и особенно возрос в XVIII в., в эпоху русского классицизма.
Первые переводы «Илиады» и «Одиссеи» на русский язык появились во времена Екатерины II : это были либо прозаические переводы, либо стихотворные, но не гекзаметрические. В 1811 г. были опубликованы первые шесть книг «Илиады» в переводе Е. Кострова александрийским стихом, который считался обязательной формой эпоса в поэтике французского классицизма, господствовавшего в то время в русской литературе.
Полный перевод «Илиады» на русский язык размером подлинника был сделан Н. И. Гнедичем (1829), «Одиссеи» – В. А. Жуковским (1849).
Гнедичу удалось передать и героический характер повествования Гомера, и некоторый его юмор, но его перевод изобилует славянизмами, так что уже к концу XIX в. он стал казаться слишком архаичным. Поэтому опыты перевода «Илиады» возобновились; в 1896 г. вышел новый перевод этой поэмы, сделанный Н. И. Минским на основе более современного русского языка, а в 1949 г.– перевод В. В. Вересаева, еще более упрощенным языком.
ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА
У нас есть два полных перевода "Илиады", читаемых и сейчас. Один
старинный (десятых-двадцатых годов прошлого века) - Гнедича, другой более
новый (конца прошлого - начала нашего века) - Минского.
Перевод Гнедича - один из лучших в мировой литературе переводов
"Илиады". Он ярко передает мужественный и жизнерадостный дух подлинника,
полон того внутреннего движения, пафоса и энергии, которыми дышит поэма. Но
у перевода есть ряд недостатков, делающих его трудно приемлемым для
современного читателя.
Главный недостаток - архаический язык перевода. Например:
Он же, как лев истребитель, на юниц рогатых нашедший,
Коих по влажному лугу при блате обширном пасутся
Тысячи; пастырь при них; но юный, еще не умеет
С зверем сразиться, дабы защитить круторогую краву...
Перевод перенасыщен церковно-славянскими словами и выражениями,
пестрит такими словами, как "дщерь", "рек", "вещал", "зане", "паки", "тук",
вплоть до таких, современному читателю совершенно уже непонятных, слов, как
"скимен" (молодой лев), "сулица" (копье), "глезна" (голень) и т. п.
слога. Вместо "лошадь" он пишет "конь", вместо "собака" - "пес", вместо
"губы" - "уста, вместо "лоб" - "чело" и т. п. Он совершенно не считает
возможным передавать в неприкосновенности довольно грубые подчас выражения
Гомера. Ахиллес ругает Агамемнона: "пьяница, образина собачья!" Гнедич
переводит: "винопийца, человек псообразный!" Елена покаянно называет себя
перед Гектором "сукой", "бесстыдной собакой". Гнедич стыдливо переводит",
"меня, недостойную".
Перевод Минского написан современным русским языком, но чрезвычайно сер
и совершенно не передает духа подлинника. Минскому более или менее удаются
еще чисто описательные места, но где у Гомера огненный пафос или мягкая
лирика, там Минский вял и прозаичен.
Когда новый переводчик берется за перевод классического художественного
произведения, то первая его забота и главнейшая тревога - как бы не
оказаться в чем-нибудь похожим на кого-нибудь из предыдущих переводчиков.
Какое-нибудь выражение, какой-нибудь стих или двустишие, скажем даже, -
целая строфа переданы у его предшественника как нельзя лучше и точнее. Все
равно! Собственность священна. И переводчик дает свой собственный перевод,
переводчиков перечеркиваются, и каждый начинает все сначала.
Такое отношение к делу представляется мне в корне неправильным. Главная
все оправдывающая и все покрывающая цель - максимально точный и максимально
художественный перевод подлинника. Если мы допускаем коллективное
сотрудничество, так сказать, в пространстве, то почему не допускаем такого
же коллективного сотрудничества и во времени, между всею цепью следующих
один за другим переводчиков?
Все хорошее, все удавшееся новый переводчик должен полною горстью брать
из прежних переводов, конечно, с одним условием: не перенося их механически
в свой перевод, а органически перерабатывая в свой собственный стиль,
точнее, в стиль подлинника, как его воспринимает данный переводчик.
Игнорировать при переводе "Илиады" достижения Гнедича - это значит
заранее отказаться от перевода, более или менее достойного подлинника.
В основу своего перевода я кладу перевод Гнедича везде, где он удачен,
везде, где его можно сохранять. "Илиада", например, кончается у Гнедича
таким стихом:
Так погребали они конеборного Гектора тело.
Лучше не скажешь. Зачем же, как Минский, напрягать усилия, чтоб сказать
хоть хуже, да иначе, и дать такое окончание:
Так погребен был троянцами Гектор, коней укротитель.
Многие стихи Гнедича я перерабатывал, исходя из его перевода. Например:
Долго, доколе эгид Аполлон держал неподвижно,
Стрелы равно между воинств летали, и падали вой;
Но едва аргивянам в лице он воззревши, эгидом
Бурным потряс и воскликнул и звучно и грозно, смутились
Души в их персях, забыли аргивцы кипящую храбрость.
Новый перевод:
Долго, покуда эгиду держал Аполлон неподвижно,
Тучами копья и стрелы летали, народ поражая.
Но лишь, данайцам в лицо заглянувши, потряс он эгидой,
Грозно и сам закричав в это время - в груди у ахейцев
Дух ослабел, и забыли они про кипящую храбрость.
Подавляющее большинство стихов, однако, написано заново, - в таком,
например, роде. Приам в ставке Ахиллеса молит его отдать ему тело убитого
Храбрый, почти ты богов! Над моим злополучием сжалься,
Вспомнив Пелея родителя! Я еще более жалок!
Я испытаю, чего на земле не испытывал смертный:
Мужа, убийцы детей моих, руки к устам прижимаю!
Новый перевод:
Сжалься, Пелид, надо мною, яви уваженье к бессмертным,
Вспомни отца твоего! Я жалости больше достоин!
Делаю то я, на что ни один не решился бы смертный:
Руки убийцы моих сыновей я к губам прижимаю!
Я считал возможным вносить в перевод также отдельные удачные стихи и
обороты Минского. И если от заимствований качество перевода повысится, то
этим все будет оправдано.
Очень труден вопрос о степени точности, с какою следует переводить
поэму, написанную три тысячи лет назад. В общем мне кажется, что прежние
переводчики слишком уж боялись чрезмерной, по их мнению, близости к
оригиналу, уклоняющейся от наших обычных оборотов речи. У Гомера, например:
"Что за слова у тебя чрез ограду зубов излетели!" Переводчики предпочитают;
"Что за слова из уст у тебя излетели!" Предпочитают "гнева в груди не
сдержавши" вместо гомеровского "не вместивши", "лишь тогда б ты насытила
злобу" вместо "исцелила свою злобу".
Слово thymos (дух) и psyche (душа) безразлично переводятся то "дух", то
"душа". Между тем у Гомера это два понятия, совершенно различные. "Тимос"
(дух) - совокупность всех духовных свойств человека, "психе" (душа) - это
заключенная в человеке его тень, призрак, отлетающий после смерти человека в
царство Аида, . грустное подобие человека, лишенное жизненной силы,
настолько лишенное, что, например, душа Патрокла, явившаяся во сне Ахиллесу,
способна выразить свою грусть от расставания с другом только писком (XXIII,
Приветствуя друг друга, эллины говорили: "chaire - радуйся, будь
радостен", где мы говорим "здравствуй, будь здоров". Как переводить это
слово - "радуйся" или "здравствуй"? Когда эллинские посланцы приходят к
Ахиллесу, он приветствует их словом "chairete - радуйтесь!" Но ахейцы
разбиты, Гектор у их кораблей, Ахиллес помочь не хочет, чему же тут
радоваться? Тем не менее, по-моему, все-таки нужно переводить "радуйтесь".
Незнающий пусть из примечания узнает, что "радуйтесь" соответствует нашему
"здравствуйте". Но слишком для эллинского жизнеотношения характерно, что при
встречах они желали друг другу радости, и стирать в переводе эту черточку
нельзя. То же и с излюбленным у Гомера словом "philos - милый". "Милым
печалуясь сердцем", "утомились его милые ноги" и даже: "печалится мое милое
сердце". Собственно говоря, слово "philos" здесь значит просто "свой,
собственный". Однако в послегомеровское время слово в этом смысле уж не
употреблялось, а для гомеровского времени характерен именно этот оттенок:
свое сердце - милое сердце, как города - благозданные, тело - прекрасное,
колесница - искусно сделанная и т. д.
И вообще, мне кажется, можно держаться ближе к подлиннику гораздо чаще,
чем это делают прежние переводчики, как бы нам ни казались чуждыми и
необычными эпитеты и обороты Гомера. Он часто, например, употребляет
выражение "однокопытные кони", как будто бывают и двукопытные кони; "увидел
глазами"; боги делают герою легкими "ноги и руки над ними". Гомер иногда
употребляет прием, носящий название "hysteron - proteron" (более позднее -
более раннее). Герой, встав от сна, надевает плащ и хитон, хотя, конечно, он
надевает раньше хитон (рубашку), а потом уже плащ. Нимфа Калипсо надевает на
Одиссея новое платье и делает ему ванну. Конечно, ванну она делает раньше.
Когда мы читаем в каком-нибудь рассказе: "Иван Петрович подошел к
столу. Он был очень весел" - мы почитаем себя обязанными спросить - "Кто был
весел - стол?" Гомер очень часто употребляет слова "он", "она", "они", когда
по смыслу ясно, о ком идет речь, хотя желающий может задать вопрос, подобный
вопросу о столе. Я в этом случае считал возможным следовать Гомеру.
Однако итти в точности перевода до конца я не решился. Для Гомера,
например, седалищем всех душевных и умственных свойств человека является не
мозг, а сердце, еще точнее - грудобрюшная преграда (phrenes). Может быть,
это отсутствие нужной дерзости, но у меня не поднялась рука переводить:
"гнев охватил его грудобрюшную преграду" или: "я радуюсь всею своею
грудобрюшном преградою".
О транскрипция собственных имен. В общем, я старался передавать их в
соответствии с оригиналом, но имена, уже получившие у нас право гражданства
и ставшие для всех обычными, я оставил в прежней транскрипции: Ахиллес (а не
Ахиллей), Гекуба (а не Гекаба), Аякс (а не Аянт), Калхас (а не Калхант). Так
же в подготовляемом переводе "Одиссеи": Цирцея (а не Кирка), циклоп (а не
киклоп) и т. д.
То же с ударениями. Правильно было бы: Аполлон, Дионис, Приам, Менелай,
Парис и т. д. Я сохранил ударения, ставшие для нас уже обычными.
К ПОНИМАНИЮ СОБЫТИЙ, О КОТОРЫХ РАССКАЗЫВАЮТ "ИЛИАДА" И "ОДИССЕЯ"
У богов был свадебный пир: выдавали "сереброногую" богиню Фетиду, дочь
морского старца Нерея, за смертного человека Пелея, царившего над народом
мирмидонцев во Фтии, на севере Греции. Случай совершенно необычный. У богов
и богинь были нередки мимолетные любовные связи со смертными женщинами и
мужчинами. Но чтобы богиню выдавали замуж за смертного человека - этого не
бывало. Однако к тому были основательные причины. Фетидою увлекались сам
царь богов, громовержец Зевс, и его брат Посейдон, владыка морей.
Существовало предсказание, что сын, родившийся от Фетиды, будет много
сильнее своего отца. Греческие боги были далеко не всемогущи. Выше их стоял
темный, безличный рок, и его решений боги не имели возможности отменить.
Чтобы сделать для себя безопасным будущего сына Фетиды, они и выдали ее
замуж за смертного. Существо, только более сильное, чем смертный человек,
для богов не было опасно. А сильного бога у них были очень основательные
причины бояться. Зевс сам воцарился над миром, свергнув с помощью братьев и
сестер отца своего Крона и заключив его в подземный Тартар. Крон в свою
очередь воцарился, свергнув отца своего Урана, первоначального владыку мира.
На свадебный пир были приглашены все боги за исключением Эриды, богини
вражды и раздора. Причина понятна. Эрида обиделась. В середине пира вдруг
дверь открылась, и Эрида с порога покатила в пиршественный зал золотое
яблоко с надписью: "прекраснейшей". За яблоко возник жестокий спор между
тремя богинями: царицей Герой, женою Зевса, Палладой-Афиной, богинею
мудрости, и Афродитою, богинею любви и красоты. Каждая требовала яблоко
себе, как наиболее прекрасной. Поладить не смогли и обратились за решением
спора к красавцу-царевичу Парису, сыну троянского царя Приама. Он в это
время пас стада на Гаргаре, одной из вершин горы Иды близ Трои. Обе стороны
сразу повели дело начис тоту. Гера обещала Парису власть и богатство, Афина
Мудрость и славу, Афродита - любовь самой красивой в мире женщины. Парис
подобный способ решения спора нашел вполне естественным и стал взвешивать не
то, какая из богинь наиболее прекрасна, а то, какое из обещаний наиболее
заманчиво. И присудил яблоко Афродите.
На юге Греции, в знаменитой впоследствии Спарте, царствовал Менелай
Атрид (то есть, сын Атрея). Он был женат на Елене, дочери Леды. Отцом Елены
был сам царь богсв Зевс, явившийся к Леде в виде прекрасного лебедя. Эта-то
Елена, жена Менелая, и была прекраснейшею женщиною во всем мире. Парис
приехал в качестве гостя к Менелаю. Афродита зажгла Елену страстью к Парису,
и он увез Елену на своих кораблях вместе со всеми ее сокровищами к себе в
Трою. Троя (или Илион) была столицею богатой троянской страны, расположенной
на северо-западной оконечности Малоазиатского полуострова, при впадении
Геллеспонта (ныне Дарданельский пролив) в Эгейское море.
Похищение Парисом Елены повело, по греческим сказаниям, из которых
черпал Гомер, к продолжительной войне греческих народов с Троей,
окончившейся разрушением Трои. Троянская война не выдумка, она была
действительно, но вызвана она была, конечно, не похищением красивой женщины.
Причина войны греческих народов против Трои лежала в благоприятном торговом
положении Трои на путях из Европы в Азию, положении, сильно тормозившем
торговлю Греции. Это-то и побудило многочисленные мелкие государства Греции,
постоянно между собою враждовавшие, объединиться в общую армию и пойти
походом на Трою. Нападение же Греции в свою очередь побудило соседние с
Троей государства - Ликию, Фракию, Пафлогонию, Мисею и др. - присоединиться
союзниками к Трое и вместе с нею бороться с вторгшимся греческим войском.
Нужно кстати заметить, что в то время греки еще не назывались греками. Гомер
называет их ахейцами, данайцами или аргивянами.
Братом Менелая был Атрид Агамемнон, царь "многозлатных" Микен, самый
могущественный и богатый из всех ахейских царей. Он горячо откликнулся на
обиду, нанесенную Парисом его брату. Откликнулись и другие цари. После
долгих сборов ахейская армия собралась у порта Авлиды в количестве около ста
тысяч человек. Ополчением каждого царства командовал его царь, а
главнокомандующим был избран Агамемнон. Из других предводителей особенно
выдавались следующие: Диомед Тидид (сын Тидея), царь Аргоса, самый
привлекательный из всех ахейских герэев, великодушный, рыцарски благородный,
всегда бросающийся в самые опасные места, не боящийся вступать в бой даже с
богами; "Великий Аякс", сын Теламона, царя саламинского, огромный,
чудовищной силы. Брат его Тевкр был самым лучшим в войске стрелком из лука.
Был еще другой Аякс, сын Оилея, предводитель легковооруженных локров,
сражавшихся луками и пращами, быстрый на ноги. Часто оба Аякса сражались
рядом, плечом к плечу. Самым мудрым и опытным военным советником был старец
Нестор, царь песчанистого Пилоса. Сын его Антилох блистал среди молодежи
своею удалью. Со "стоградного" Крита привел восемьдесят кораблей с бойцами
могучий копьеборец Идоменей. В ахейском войске находился славный стрелок из
лука Фялоктет, друг Геракла (Геркулеса); умирая, Геракл подарил Филоктету
свой лук со смертоносными отравленными стрелами. Одним из самых выдающихся
среди вождей ахейского войска был "многохитрый" Одиссей, сын Лаэрта, царь
небольшого каменистого острова Итаки, к западу от греческого материка,
"стойкий в бедах", отважный воин и умный, находчивый вождь, способный на
самые хитрые выдумки.
Таким образом, армия была многочисленная, вожди ее - храбрые и опытные.
Но оракул предсказал, что Трои ахейцы не возьмут, если в походе не будет
участвовать Ахиллес, сын Пелея и Фетиды, - тех самых, на свадьбе которых
произошла ссора трех богинь за золотое яблоко. Фетиде было известно, что
судьбою Ахиллесу предназначено на выбор: либо до глубокой старости прожить в
полном благополучии и спокойствии в родной Фтии, либо погибнуть в бою
молодым, но получить великую славу. Чтобы уберечь сына от ранней смерти,
Фетида скрыла Ахиллеса на острове Скчросе среди дочерей тамошнего царя
Ликамеда одетым в женское платье. Многохитрый Одиссей взялся отыскать
Ахиллеса. Переодетый купцом, он прибыл на Скирос, разложил перед дочерьми
Ликамеда разные женские украшения, а среди них - щит и копье. Вдруг под
окнами раздались боевые клики, звон оружия, стоны. Это Одиссей поручил своим
спутникам разыграть под окнами как будто нападение врагов. Девушки вскочили
и убежали, а Ахиллес схватил щит, копье и бросился в битву. Таким образом он
был узнан; Одиссею не стоило большого труда уговорить его присоединиться к
Тут в легенде некоторая хронологическая неувязка. Парис похитил Елену
очень, конечно, скоро после произнесенного им приговора, когда Ахиллес даже
не успел еще родиться. А на войну Ахиллес отправился уже вполне сложившимся
воином, превосходившим силою, отвагою, быстротою в беге и прочими воинскими
доблестями всех ахейцев и троянцев. Выходит, сборы ахейцев в троянский поход
продолжались двадцать, по крайней мере, лет. Немножко долго. Ахейцы отплыли
из Авлиды к Трое на тысяче ста восьмидесяти шести кораблях. Троя лежала
километрах в пяти от морского берега, на месте теперешнего турецкого
местечка Гиссарлык. Ахейцы вытащили корабли на сушу и расположились станом у
моря. Осады города не было. Троянцы выходили из города и сражались с
ахейцами на широкой равнине, тянувшейся от Трои к берегу. Ахейцы делали
частые набеги на соседние города и ближние острова, грабили их и опустошали.
Сражались медным оружием. Копья, мечи, щиты, панцыри, шлемы - все было
из меди. Железо уже было известно, но плавить его и ковать еще не умели, а
обрабатывали холодным способом: сверлили, шлифовали. Гомер называет железо
"трудным для выделки". Рядовые воины сражались пешими. Предводители и вообще
знатные люди - на колесницах. Колесницы были двуколесные, открытые сзади, с
поручнями вдоль передка. Правил возница, но это был не "служитель", не
"кучер", а товарищ и обыкновенно близкий друг бойца. Сражался боец с
колесницы, но часто для боя он соскакивал наземь и сражался пеший, а возница
с колесницей ждал в отдалении на случай преследования врагов или бегства от
них. Пикою сражались рукопашно, однако чаще метали ее во врага с некоторого
расстояния. Метали также подхваченные с земли большие камни, стреляли из
луков и пращей. С убитого победитель тут же, среди боя, спешил снять в
качестве трофея его вооружение и нередко падал в это время сам под ударами
товарищей убитого.
Царем Трои 0ыл Приам, сын Лаомедонта. Он был уже очень стар. Командовал
троянскими войсками его старший сын Гектор, самый могучий и храбрый воин
среди всех троянцев. Следующий за ним был Эней, сын Анхиза и богини
Афродиты, царь Дардании, близ горы Иды. Среди союзников троянских выдавались
ликийские цари Сарпедон, сын царя богов Зевса от смертной женщины, и Главк,
его двоюродный брат. Прекрасным стрелком из лука был Парис, похититель
Елены; он убил стрелами много ахейских героев, в их числе и самого Ахиллеса.
Выдающимся стрелком из лука был и его брат Пандар.
В войне деятельное и страстное участие принимали также верховные боги.
Они населяли снежную гору Олимп к северу от Греции и потому назывались
"олимпийскими". Одни боги стояли за ахейцев, другие за троянцев. Сторону
ахейцев держали, конечно, Гера, жена царя богов Зевса, и богиня мудрости
Паллада-Афина, обе жестоко обиженные приговором Париса. За ахейцев были бог
моря Посейдон, брат Зевса, "земли колебатель"; "благодавец" Гермес,
посланник богов, бог торговцев и воров; Гефест, сын Зевса и Геры, бог огня,
искусный мастер-кузнец, хромающий на обе ноги, с могучим туловищем и слабыми
ногами, единственный из богов, всегда усердно работающий; им, между прочим,
построены все дворцы богов на Олимпе.
На стороне троянцев стоял могучий бог Феб-Аполлон, сын Зевса и
пышнокудрой Лето, один из самых почитаемых небожителей, бог гармонии,
порядка, света, Дальновержец, без промаха попадающий из серебряного своего
лука в намеченную цель; его сестра Артемида, богиня-охотница, тоже
дальнострельная; мать их Лето; Apec, сын Зевса и Геры, бурный и кровожадный
бог войны; Афродита, дочь Зевса и Дионы, богиня любви и красоты,
покровительница Париса.
Более или менее нейтральную позицию занимал сам Зевс, царь богов.
Война ахейцев с троянцами продолжалась девять с лишним лет. На десятом
году разыгрался эпизод, послуживший сюжетом для "Илиады". Агамемнон отобрал
у Ахиллеса красавицу-пленницу Брисеиду, полученную Ахиллесом при разделе
награбленной добычи. Разъяренный самоуправством Агамемнона, Ахиллес
отказался сражаться с троянцами и через мать свою, богиню Фетиду, умолил
Зевса давать в бою победу троянцам до тех пор, пока Агамемнон не сознается в
своей вине и не возвратит Брисеиды. Зевс внял мольбам Фетиды. Могучий Гектор
во главе троянцев разбил ахейцев, прорвался к ахейским кораблям и начал их
жечь. Любимый друг Ахиллеса Патрокл с трудом умолил Ахиллеса позволить ему,
Патроклу, облачиться в доспехи Ахиллеса и во главе свежих войск Ахиллеса
отразить Гектора. Он отогнал троянцев от кораблей, но, увлеченный боем,
пренебрег строгим предупреждением Ахиллеса не преследовать врагов до Трои.
Гектор под стенами Трои убил Патрокла. Ахиллес отбросил свой гнев, разбил на
голову троянцев и в единоборстве убил Гектора. Старый царь Приам, отец
Гектора, с соизволения Зевса, ночью приехал в ставку Ахиллеса и вымолил у
него для погребения труп сына. Описанием похорон Гектора и кончается
Война продолжалась. На помощь троянцам подходили новые союзники. Пришло
войско храбрых амазонок, предводимых могучею царицею Пентезилеей, дочерью
бога войны Ареса. Ахиллес смертельно ранил ее в поединке, снял с нее шлем и,
изумленный красотою амазонки, влюбился в умирающую. Из Африки на помощь
троянцам привел свое войско богатырь эфиопов Мемнон, сын богини Зари. Его
тоже убил Ахиллес, но вскоре и сам был убит стрелою Париса, направленною
Аполлоном.
Войне не предвиделось конца.
Однажды утром троянцы с изумлением увидели со стен города, что ахейские
корабли все спущены на воду и, полные воинами, распустив паруса, уходят от
троянского берега в море. Троянцы кинулись к берегу. Среди покинутого стана
они с недоумением увидели огромного, с гору, коня, искусно сработанного из
дерева. Захваченный в болоте отставший ахеец сообщил, что ахейцы, отчаявшись
в победе, отплыли домой, а коня этого соорудили в честь Афины и нарочно
построили его таких размеров, чтобы его нельзя было втащить в город, так как
если он очутится в Трое, то Азия победит Европу. Боги помутили троянцам
разум. Не обращая внимания на предостережения, троянцы разобрали у ворот
городскую стену, ввезли коня в город и поставили его в акрополе. Ночью
потайная дверь в брюхе коня раскрылась, и из него спустились по веревке
наземь все храбрейшие герои-ахейцы: Одиссей, Менелай, сын Ахиллеса Неоптолем
и др. Они открыли ворота воротившемуся из-за острова Тенедоса войску. Троя
была разграблена и сожжена, мужчины, в том числе старый царь Приам,
перебиты, женщины, в их числе вдова Гектора Андромаха, захвачены в рабство.
(Андромаху, по позднейшим преданиям, взял себе в наложницы свирепый сын
Ахиллеса Неоптолем, убивший ее малолетнего сына Астианакта и престарелого
свекра Приама). Троя была стерта с лица земли.
Из ахейских героев скоро и благополучно вернулись домой очень немногие:
Нестор, Диомед, Идоменей. Аякс "Великий" погиб вскоре после смерти Ахиллеса.
Как самому выдающемуся герою троянской войны, ахейцы присудили вооружение
Ахиллеса Одиссею. Обиженный Аякс покончил самоубийством. Другой Аякс, сын
Оилея, потерпел в море кораблекрушение. Выбравшись на скалу, он хвастливо
заявил, что спасся против воли богов. Посейдон ударил трезубцем в скалу,
расколол ее и обрушил осколок с Аяксом в бушевавшее море. Агамемнон, тотчас
же по возвращении домой, был убит на пиру Эгистом, любовником его жены
Клитемнестры. Менелай возвратился с Еленою домой только после долгих
скитаний. Наибольшие испытания выпали на долю Одиссея. Он попал домой только
через десять лет по отплытии из Трои и через двадцать лет по отъезде на
войну с родного острова Итаки. Дома он оставил жену свою Пенелопу и
малолетнего сына Телемаха. Дом его наполнился знатными молодыми людьми с
Итаки и соседних островов. Решив, что Одиссей уже погиб, они убеждали
Пенелопу выбрать себе из их среды нового мужа, а в ожидании ответа пировали
с утра до вечера в доме Одиссея, поедали его скот и опустошали винные
подвалы. Целомудренная и верная Пенелопа всяческими хитростями оттягивала
ответ женихам. Долголетние странствия Одиссея, его возвращение домой и
расправа с наглыми женихами составляют предмет другой поэмы Гомера -
Загрузка...