В.П. Эфроимсон

Гениальность и генетика

Два фрагмента из книги

Английская аристократия XVIII-XIX веков

Английская аристократия и состоятельное дворянство XVIII-XIX веков по существу узурпировала или монополизировала возможности оптимального развития и реализации талантов. Что из этого вышло, можно видеть, вспомнив исследования В.Гана (см. Keynes J.M.,1956), который изучил родственные связи между выдающимися англичанами.

«Одна из наиболее поразительных связей, описанных м-ром Ганом, - пишет Кейнес, - это кузенство Драйдена, Свифта и Горация Уолпола. Все трое происходят от Джона Драйдена...

Проведенный Ганом анализ потомства Джона Рейда, павшего в битве при Флоддене в 1515 году, показывает, что к этому потомству относится в XVIII веке Босуэлл, историк Робертсон, архитектор Роберт Адам и Брутам, а к его более поздним потомкам относятся Бертран Рассел, Гарольд Никольсон, Брюс Локкарт и генерал Бут Теккер.

Профессора Тревелианы и Роза Маколей являются близкими родственниками Т.Б.Маколея...» и т.д.

«Остается упомянуть самую замечательную семью из всех - великий род Виллиерсов, от которых происходят все честолюбивые пленительницы, чарующие манерами и голосом, притом со столь крепким орешком где-то внутри, что они были фаворитками и любовницами наших монархов уже в семнадцатом веке, а с тех пор остаются любимицами парламентской демократии.

В течение двухсот лет не было кабинета министров, в котором не было бы потомков сэра Джорджа Виллиерса и сэра Джона Сент-Джона, двух сельских джентльменов времени правления Якова I, сын первого из которых женился на дочери второго. Знаменитое потомство этих двух семей слишком обширно, чтобы его можно было здесь рассмотреть, но внушителен и простой список: первый герцог Бэкингемский, фаворит Якова I; Барбара, графиня Кестльмен и герцогиня Кливленд, любовница Карла II; Арабелла Черчилль, любовница Якова II; Елизавета, графиня Оркнейская, любовница Уильяма III, названная Свифтом «самой умной женщиной, с которой ему когда-либо пришлось познакомиться». Далее следуют второй герцог Бэкингемский, лорд Рочестер, лорд Сэндвич, герцог Бервикский, герцог Мальборо, третий герцог Графтон (премьер-министр при Георге), оба Питта, Чарлз Джеймс Фоке, Чарлз Таунсенд, лорд Кестльри, Непиры, Гарвей, Кавендиши, герцоги Девонширские, леди Эстер Стенхоп, леди Мэри Уортли, Монтегью, Филдинг, Уинстон Черчилль... Это действительно «голубая кровь» Англии...

Какой вывод надо сделать? Значит ли, - спрашивает Кейнес, - что если бы мы могли проследить наши родословные за четыре столетия, то все англичане оказались бы кузенами? Или же верно, что некоторые небольшие кланы произвели знаменитых личностей вне всяких пропорций относительно численности этих кланов? Ган не дает нам научного вывода, но только очень скептичный и осторожный читатель к этому выводу не придет».

Государственное устройство Англии, особенно со времен Тюдоров, закрепляя титул и наследство по праву майората за старшим сыном, оставляло следующим сыновьям возможность проявить себя (Кавендиш был четырнадцатым ребенком в семье графов Корк). Если не получивший наследство потомок знатного рода проявлял на службе в колониях, в министерствах, в парламенте действительно большую деловитость и талант, то его быстро повышали и он, что чрезвычайно важно, мог достигнуть высокого положения уже в молодые годы, быстро обгоняя своих менее знатных сверстников. Система имела то преимущество, что развивала у этой потомственной знати необычайно мощный рефлекс цели: они знали, что их усилия и способности не останутся незамеченными и быстро возведут их на самый верх социальной лестницы. Но требовалось делать дело!

Считавшийся довольно пустоголовым Артур Уэлсли отправляется служить на континент, затем, разочаровавшись, возвращается в Англию и становится парламентарием. Вскоре, однако, он уезжает с полком в Индию. Там Уэлсли начинает необычайно трудолюбиво изучать военное дело, местные условия, организацию походов в специфических условиях - все это не без покровительства и большой помощи брата, генерал-губернатора Индии. Уэлсли одерживает первые победы, быстро повышается по служебной лестнице и прибывает в Англию заслуженным полководцем, которого можно послать в Испанию против маршалов Наполеона. Так Уэлсли стал великим Веллингтоном.

Родись знатным - образование ты получишь. А если захочешь пойти на беспрерывные труды и проявишь талант, то за повышением дело не станет: империя велика, ты еще молодым, не растратив сил, доберешься до высот, где эти силы полностью понадобятся.

Такова была система монополизации знатью всех возможностей карьеры. Эта система рано отдавала власть в руки знатных, молодых, энергичных, талантливых людей. Эта система немало способствовала двухсотлетнему процветанию Англии.

Конечно, осознание того, что твои способности, знания, труды, эрудиция, ораторский и организационный талант, ум (если все это имеется и мобилизовано тобой) будут замечены и щедро вознаграждены, было очень важным стимулом для английской аристократии. Например, Питту Младшему, второму сыну великого министра, доставалась по наследству только небольшая рента, нечто вроде прожиточного минимума, да «плацдарм» - место в парламенте «от гнилого местечка», либо офицерский патент. Дальше нужно было доказать, на что ты пригоден, и пользоваться протекцией. Именно таков был путь и Питта, и Веллингтона, и Пальмерстона, и Уинстона Черчилля. Добавим здесь, что мы не знаем одного: сколько людей с аналогичными исходными возможностями не развились и не реализовались.

Мы можем согласиться с выводом о том, что некоторые роды Англии действительно поставляли великих и необычайно даровитых людей сверх всякой пропорции численности членов этих родословных. Но именно потому, что почти только члены этих родов имели максимальные возможности для развития и реализации своих дарований. При всех чудовищных недостатках аристократическая система позволяла талантам, рождавшимся в среде знати, проявляться и реализовываться очень рано, без затраты индивидом огромной доли сил на подъем вверх по социальной лестнице.

Когда же в других странах контингенты, из которых могли выбираться таланты, необычайно расширились, эта же старая система в значительной мере привела к падению Англии. Ее «верхний слой» оказался неконкурентоспособным, поскольку она черпала своих лидеров из очень ограниченного круга лиц. Дизраэли, Роберте, Ллойд Джордж, Макдональд были редкими исключениями. Монополизация возможностей подъема маленькой прослойкой населения - самоубийственна. Можно высказать предположение, что Англия выстояла и выросла в мировую державу потому, что в других странах старой Европы «подбор кадров» шел еще хуже. Но с демократизацией высшего образования, с наступлением истинно Нового времени крах давно изжившей себя системы привилегий стал неизбежен.

Интеллигенция Германии XVIII-XIX веков

Замечательной аналогией к той даровитой части английской аристократии и «джентри», которую не удовлетворяло обеспеченное существование уважаемых в окрестностях сквайров, которая шла на тяжелейшую, опаснейшую и труднейшую морскую, военную или политическую службу, является в Германии прослойка той пасторской и университетской интеллигенции, которая обеспечила расцвет германской мысли, сделала Германию страной философов, мыслителей, поэтов - прежде всего на основе социальной преемственности.

Тюбингенский профессор медицины Карл Бартили и его жена, дочь профессора-юриста Бургхарда, являются предками Уланда, Гельдерлина, Шеллинга. В родстве с этой семьей состоят Шиллер, Гауфф, Кернер, Мерике, Гегель, причем среди 110 мужчин - предков Гегеля не менее 48 имели высшее образование.

От виттенбергского реформиста Бренца происходят Уланд, Гауфф, Герок, выдающийся юрист Якоб Мозер, философ Целлер, поэт Людвиг Финк.

Местечковый староста XV века Иоган Фаут оказался у корней того генеалогического древа, в котором мы встречаем Шиллера, Уланда, Мерике, Гельдерлина, Фишера, Герока, Гегеля, Шеллинга, Макса Планка.

Почти ничего неизвестно о предках-женщинах, но можно не сомневаться, что общим правилом был очень строгий брачный подбор если не по образовательному цензу жены, то уж бесспорно по образовательному цензу и духовному уровню ее семьи.

Семьи пасторов, учителей, преподавателей, ученых, как правило, не были ни состоятельными, ни богатыми, но высшее образование было почти обязательным для сыновей, а хорошее домашнее образование - для дочерей. Вместе с тем, протестантство в любых его вариантах сурово осуждало малейшую бездеятельность, неполную отдачу, требовало неустанной работы, трудового, делового образа жизни. Протестантство идентифицировалось с протестом против роскоши, праздного времяпрепровождения, обеспечивало высокую престижность трудолюбия, образованности и образования, умственной деятельности.

Нечто подобное написали о США в книге «Колыбели знаменитости» В. и М. Герцли (Goertzel V., Goertzel M.G.,1962). Они показали, что знаменитый человек имеет в 500 раз больше шансов оказаться родичем другой знаменитости, чем «рядовой» гражданин США. Это исследование, как и исследования школы Термана, Торманса и многих других ни в коем случае нельзя оставлять без внимания. Наоборот - они подлежат внимательному изучению и перечтению с позиций данных об огромном значении социальной преемственности.

Слишком сложна и неизбежна рекомбинация генов. Слишком сложны факторы социального подъема. Слишком трудны барьеры, преграждавшие развитие и реализацию наследственной одаренности, чтобы разительное число «500» можно было приписать генетическим факторам, к тому же зачастую полигенным и рецессивным. Слишком далек фенотип от генотипа в случае интеллектуальных особенностей. Но тем важнее детальное изучение средовых факторов, которые определяют огромный коэффициент, тем значительнее роль экзогенной стимуляции, полнота которой является подлинным термометром социальной справедливости в стране.

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ . Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!

Способность к социальной мимикрии позволила английскому дворянству пережить все социальные конфликты и революции XVII-XX веков, и хотя в конце ХХ и начале ХХI веков английская знать перестала играть столь же влиятельную роль, как скажем, даже при Королеве Виктории, но она по-прежнему снабжает британский истеблишмент своими потомками, которые и определяют через скрытые механизмы политический и экономический курс современной Британии.

Читайте предыдущую публикацию:

Аристократия вчера, сегодня, завтра: Французская аристократия.

Французская аристократия – наиболее характерная социальная группа, которая в полной мере может считаться неким «золотым сечением» для определения аристократии, как социального и культурного феномена.Как и во всех прочих странах феодальной Европы, во Франции дворянство (рыцарство) и его высший слой (аристократия) возникают ещё при распаде Империи Карла Великого. Практически все слуги того или иного Государя, его ленные данники - все они образовывали сословие дворян-феодалов, среди которых начали выделяться наиболее крупные и влиятельные - герцоги, маркизы и графы.

Английское дворянство в отличие от дворянства французского никогда не было чем-то единым и однородным. После 1066 года, когда норманны Вильгельма Завоеватели победили в битве при Гастингсе англо-саксонского Короля Гарольда II, в Англии образовалось две аристократии и элитных группы: англо-саксонская – «старая знать» и норманны, которые пришли как завоеватели вместе со своим герцогом. Раскол английского дворянства длился вплоть до Крестовых походов, и даже до Столетней войны, когда трудно было провести линию между старым и новым дворянством Англии.

В конце XII в. часть дворян Англии активно поддержала Ричарда Львиное Сердце и ушла вместе с Королём воевать «за Гроб Господень» в III Крестовый поход, другая часть осталась в Англии и стала опорой брата Ричарда I - принца Джона, ставшего впоследствии Королём Иоанном Безземельным. Собственно борьба Короля Иоанна Безземельного с братом Ричардом I, а позже с английскими баронами привела к тому, что те выдвинули и заставили его подписать Великую хартию вольностей, которая ограничивала ряд прав английского монарха. Собственно с неё началась долгая борьба английских королей и английского дворянства за права, привилегии и власть. В числе особых статей в Великой Хартии Вольностей была и статья об «отзыве верности», когда разрывался вассально-сеньоральный договор по инициативе одной из сторон.

Крестовые походы, затем эпидемия чумы и Столетняя война сильно подорвали моральный дух и возможности английского дворянства. Но если у французской знати было 40 лет перемирия между Столетней войной и Итальянскими войнами, то у английского дворянства этого временного лага не было. Сразу же после подписания перемирия с Францией, Англия погрузилась в «войну Роз» – противостояние Ланкастеров и Йорков.

Пожалуй, эта война за английскую корону выкосила английское дворянство даже больше, чем чума XIV века и Столетняя война. Пополнить поредевшие ряды английская знать могла только двумя путями - кооптацией во дворянство купцов и мещан, и включением в его состав иностранных дворян, находящихся на службе английских королей. Англичане выбрали оба этих способа, тем более что вскоре подвернулись и соответствующие возможности. При Тюдорах, а особенно при Елизавете I, Англия пыталась вырваться на океанический простор, где вступила в долгую и изнурительную борьбу с крупнейшими морскими державами: Испанией, Португалией и Нидерландами.

Имея гораздо меньший флот, чем её конкуренты, правительство Елизаветы I Тюдор, не задумываясь о моральной стороне вопроса, стало использовать для борьбы с Испанией пиратские эскадры. Наиболее отличился в борьбе с испанским флотом капитан Френсис Дрейк, за что был пожалован дворянским патентом. Странная, даже случайная победа Англии над Великой армадой сломила могущество Испании в Атлантике, и у Англии осталось только два конкурента - Нидерланды на море и Франция на суше. Именно борьба с ними заняла без малого 180 лет с правления Якова I до Георга III Ганноверского.

Говоря об архетипе английского дворянства, скажем сразу, что оно изначально отличалось от французского тем, что всегда стремилось к автономии от монаршей власти, в то время как во Франции мелкое и среднее дворянство всегда поддерживало Короля в борьбе с крупными сеньорами, что для Англии было не характерно. Кроме того, Британские острова располагались на пересечении торговых путей, и Лондон наряду с тем, что был столицей Английского Королевства, всегда был крупным торговым центром, чего нельзя сказать о Париже, который не был портовым городом, и не находился на пересечении торговых путей. Отсюда и специфика английского дворянства, которое, хотя и не считало торговлю достойным занятием для аристократии, но и не чуралось вести торговлю через подставных лиц из купцов или мещан. В этом английские лорды очень схожи с римскими патрициями, которые нанимали вольных римлян в управляющие своими имениями или вели коммерческие дела своих патронов в Риме. В отличие от французской знати, английское дворянство имело кроме земельной ренты также доход от найма жилья и торговли, хотя наибольшего распространения такой вид доходов получил только в XVIII веке

Относительная бедность английских королей, и краткий век английского абсолютизма при Тюдорах, делала английский Двор не столь притягательным для английской знати, в отличие от французского Двора для французской аристократии, и английские дворяне предпочитали получить или земельные владения от короны, или начинали участвовать в освоении колоний после открытия Нового света. То есть английское дворянство, изначально расколотое на разные группы со времён Вильгельма Завоевателя, синтезировало в себе и чисто дворянский архетип поведения: война, охота и служба короне - удел аристократа, но и не чуралось получения прибыли помимо земельной ренты, в виде сдачи земли в аренду или создания на них мануфактурных производств, что было совершенно не свойственно их коллегам по дворянскому сословию во Франции. Особенно этот вид дополнительного дохода был характерен для эпохи зарождения английской промышленности в XVI веке, к этому же подвигли и колониальные захваты Англии с их длительными морскими путешествиями, в отрыве от коронных властей. Недаром самыми известными пиратами были англичане Морган и Дрейк.

Принципиальным отличием английского дворянства от французского было не только то, что многие английские аристократы вели своё происхождение от разных купеческих фамилий, мелкого дворянства и судейских семей, но и то, что Англия одна из первых стран Европы стала переходить к формированию элиты, базируясь на научных и рациональных методиках. Безусловно, и среди английского дворянства оставались семьи, имевшие знатное происхождение, например герцоги Норфолкские (род – Говардов) или родственники Тюдоров - герцоги Сомерсеты (род – Сеймуров), но это скорее исключение из правил для поздней английской аристократии.

Именно в Англии аристократическая элита стала формироваться не только по признакам происхождения, материального богатства, как это было характерно для иных дворянских сословий и аристократий Европы, но одной из важнейших характеристик и маркеров принадлежности стали считаться элитное образование и воспитание, которые были неразрывны друг с другом в английской образовательной традиции. Оксфорд, Кембридж, Итон, Вестминстер-скул - это сегодня о них все знают, но именно английская знать, «купцы во дворянстве» поняли значение образования и воспитания в определенных традициях всей английской элиты, для получения целостной, сцементированной едиными идеалами касте господ - лордов и пэров Англии. Итонский колледж был основан ещё в «войну Роз» в 1440 г. В России Императорский Царскосельский лицей и Пажеский Его Величества корпус были основаны только в 1811 и 1803 гг.

Эти тенденции приверженности английского дворянства прагматизму и рационализму в принятых моделях социального поведения поддерживались и могущественными закрытыми структурами, как масонскими ложами, так и закрытыми элитарными клубами. Последнее вообще было свойственно и прижилось только в Англии, в других странах клубы как структуры оказывающие влияние на политику не прижились, за исключением не доброй памяти клуба с улицы Сен-Жак в монастыре Св. Якоба в Париже. Но это было уже создано французскими экстремистами по «образу и подобию», тех политических клубов, которые доминировали в Англии со времён Кромвеля и до викторианской Англии.

Ещё одной отличительной чертой английской аристократии была её адаптивность к новым идеям, и отсутствие принципиальности в мировоззренческих и религиозных вопросах. Как эталон образца мышления английской элиты может служить выражение лорда Пальмерстона, руководителя внешней политики Британии при Королеве Виктории в начале её правления: «У Англии нет постоянных друзей, и нет постоянных врагов, у Англии есть только постоянные интересы». Этому религиозно-этическому релятивизму английского дворянства во многом способствовало то обстоятельство, что Англия была одной из первых стран Европы, наравне с Нидерландами и Швейцарией, принявшей протестантизм. Именно эти государства стали тремя антикатолическими центрами в Европе, и именно в них утвердилась власть буржуазной плутократии, заменившей собой власть дворянской аристократии.

Справедливости ради надо отметить, что на Острове находили пристанище и бежавшие от католических репрессий гугеноты Франции и южной Германии, и именно из них пополнялось английское дворянство. Наиболее известны такие фамилии как Шомберги или Монтрёзы. Конечно, самой многочисленной группой влившейся в английское дворянство стали шотландские кланы, ставшие частью британской аристократии после воцарения Дома Стюартов. Так же как и во Франции, отдельную группу британской знати составляют бастардные роды, происходящие от разных монархов Британии. Но если во Франции им было дано определение принцев-бастардов, то в Англии они должны были довольствоваться герцогскими титулами и пэрством, без права социального равенства с законными принцами Британского Королевства.

О том, как английские аристократы приспосабливаются к жизни в условиях демократии. Автор статьи Крис Брайант утверждает, что вопреки мифу о «благородной бедности» и потере родовых гнезд богатство аристократов и их влияние остаются феноменальными.

11 января этого года после непродолжительной болезни в возрасте 77 лет умер третий барон Лайелл, Чарльз. Свой титул и поместье Киннорди площадью 10 тысч акров он унаследовал еще в четырехлетнем возрасте. После учебы в Итоне и в аристократическом оксфордском колледже Крайст-Черч Чарльз почти 47 лет провел в палате лордов. Барон смог остаться в парламенте даже после реформы 1999 года, когда большинство наследственных пэров были исключены из палаты: он стал одним из 92 избранных наследственных пэров. По новым правилам, после его смерти на освободившееся место были устроены довыборы, в которых приняли участие 27 наследственных пэров.

В своих заявлениях большинство кандидатов акцентировали внимание на карьерных достижениях и списках регалий. Но Хью Кроссли, 45-летний четвертый барон Сомерлейтон, сделал упор на идеологию. «Я считаю, что наследственное пэрство необходимо сохранить: этот принцип воспитывает глубокое чувство долга перед благом нации», - отметил он.

Кроссли несложно понять: он наследник поместья Сомерлейтон-Холл в графстве Саффолк. Его предок, крупный промышленник сэр Фрэнсис Кроссли, приобрел имение еще в 1863 году. В этом роскошном поместье площадью 5 тысяч акров (2 тысячи гектаров) с садами, парковыми лабиринтами, вольерами для птиц, 300-футовыми (100-метровыми) колоннадами и причалом для яхт он родился и провел всю свою жизнь. Конечно, наследственные принципы для него святы.

Регулярное посещение парламента казалось их светлостям слишком утомительным.

Но если судить по активности в палате лордов, большую часть XX века аристократия демонстрировала к благу нации удивительное равнодушие. Посещаемость дебатов была крайне низкой, хотя у пэров и так очень щадящий график: рабочий день начинался в 3:45 или 4:15 пополудни, а рабочая неделя чаще всего ограничивалась тремя днями. Даже во время Второй мировой войны дебаты редко собирали одновременно более пары дюжин пэров, а в послевоенные годы эта тенденция только усугубилась. Регулярное посещение парламента казалось их светлостям слишком утомительным - за исключением ситуаций, когда на карту были поставлены их личные интересы или были задеты их убеждения. Яркий пример - когда в 1956 году один из членов палаты общин выдвинул законопроект об отмене смертной казни: лорды отклонили его убедительным большинством в 238 голосов против 95.

В наши дни мы привыкли считать британскую аристократию историческим курьезом. При Тони Блэре большинство наследственных пэров были исключены из палаты лордов (их осталось лишь 92 вместо 650). Может показаться, что это свидетельствует о полной утрате влияния. Но факт, что 92 наследственных пэра остались в парламенте (а это больше, чем число участников почти всех заседаний за последние восемь десятилетий), - это победа, доказывающая, что их влияние по-прежнему сильно. Ведь они смогли не просто отсрочить, а предотвратить дальнейшее реформирование палаты лордов и укрепить свое в ней присутствие.

К 1990-м многие аристократы утратили интерес к политике, но тем, кто все-таки решал реализовать свои парламентские права, палата лордов обеспечивала легкий путь во власть. Так, при Джоне Мейджоре сразу несколько наследственных пэров были назначены на важные правительственные должности: виконт Кранборн стал председателем палаты лордов, а среди министров было семь графов, четыре виконта и пять наследственных баронов. И даже в администрации, сформированной в июне 2017-го Терезой Мэй, - один граф, один виконт и три наследственных барона.

За прекрасным фасадом британской аристократии, за романтичными биографиями некоторых ее представителей скрываются гораздо более мрачные стороны: века воровства, насилия и ненасытной алчности. Исторически определяющей чертой аристократии было отнюдь не благородное стремление служить обществу, а отчаянная жажда власти. Аристократы самыми разными способами захватывали землю - экспроприировали ее у монастырей, закрепляли за собой для единоличного пользования под предлогом эффективности. Они держались за свои богатства и укрепляли незыблемость своего социального статуса. Они заставляли уважать себя, демонстративно тратя непомерные средства на дворцы и драгоценности. Они установили строгий свод правил для всех остальных членов общества, но сами жили по совсем иным стандартам. Они верили (и принуждали верить других), что иерархическое социальное устройство с ними во главе - единственный естественный порядок вещей. Малейшее сомнение в этом расценивалось как разрушение духовных скреп.

Попытки лишить аристократов этого статуса приводили их в ярость и искренний шок. Вцепившись в свое положение, они придумывали все более убедительные аргументы в защиту своих привилегий. А когда в конце концов демократия бесцеремонно отодвинула аристократов в сторону, они нашли новые способы сохранить свои невероятные богатства - уже не притворяясь, что ими движет забота об общественном благе. Так что аристократия далеко не угасает - совсем наоборот.

Состояние потомков королевской династии Плантагенетов в 2001 году составляло 4 миллиарда фунтов и 700 тысяч акров (300 тысяч гектаров) земель; 42 представителя династии вплоть до 1999 года были членами палаты лордов.

…Что бы там ни рассказывали о благородной бедности и потере родовых поместий, личное богатство британских аристократов остается феноменальным. Согласно данным журнала Country Life, треть британских земель по-прежнему принадлежит аристократии. Несмотря на некоторые изменения, списки самых влиятельных благородных землевладельцев в 1872 и в 2001 годах оказываются удивительно похожими. По некоторым оценкам, состояние потомков королевской династии Плантагенетов в 2001-м составляло 4 миллиарда фунтов и 700 тысяч акров (300 тысяч гектаров) земель; 42 представителя династии вплоть до 1999 года были членами палаты лордов. Данные по Шотландии еще поразительнее: там почти половина земель сосредоточена в руках 432 частных лиц и компаний. Более чем четвертью земельных участков, площадь которых - свыше 5 тысяч акров, в Шотландии владеют аристократические фамилии.

И дело не только в количестве: многие из земельных владений, принадлежащих британским аристократам, считаются самыми ценными и дорогими в мире. Так, герцог Вестминстерский вдобавок к поместьям площадью 96 тысяч, 23,5 тысячи и 11,5 тысячи акров (40 тысяч, 10 тысяч и 4,5 тысячи гектаров) в разных частях страны владеет огромными земельными участками в престижных лондонских районах Мейфэр и Белгравия. Графу Кадогану принадлежат участки на площади Кадоган, улицах Слоун-стрит и Кингз-роуд, маркизу Нортгемптону - 260 акров (100 гектаров) в Кларкенуэлле и Канонбери, баронессе Говард-де-Вальден - большая часть Харли-стрит и Мэрилебон-Хай-стрит. Арендные ставки в этих частях Лондона - одни из самых высоких в мире. В 1925 году журналист У. Б. Нортроп опубликовал карту: осьминог «аристократического землевладения» раскинул щупальца по всему Лондону, парализуя строительный бизнес и высасывая из жителей все соки. С тех пор мало что изменилось.

Одна правовая норма, уникальная для Англии и Уэльса, стала для благородных землевладельцев особенно важной. Именно она позволила им на протяжении многих веков строить дома и продавать их на правах аренды, а не полноправной собственности. Это означает, что покупатели приобретают не саму недвижимость, а лишь право владения ею в течение определенного срока. Так что даже «владельцы» крупных жилых комплексов вынуждены платить земельную ренту настоящим владельцам, к которым их собственность возвращается по истечении срока договора (а он в некоторых районах Лондона не может составлять более 35 лет). Помимо недвижимости громадные доходы приносит и сама земля: сельскохозяйственные площади все время растут в цене. Согласно рейтингу самых богатых жителей Британии за 2016 год, состояния 30 лордов оцениваются в 100 или более миллионов фунтов каждое.

…Многие аспекты жизни английских аристократов со временем почти не изменились. Даже те из них, кто уступил свои дворцы Национальному фонду объектов исторического интереса или другим некоммерческим фондам (со всеми сопутствующими налоговыми преимуществами), зачастую продолжают жить в своих родовых гнездах. Только теперь их поместья оснащены современными удобствами. Некоторые загородные дворцы, такие как Чатсуорт, Уоберн и Лонглит, живут за счет загородного туризма, привлекая множество посетителей. Другие по-прежнему являются частными владениями, и благородные наследники, как и раньше, ежегодно переезжают из одной роскошной резиденции в другую. Герцоги Баклю, например, используют знаменитый «Розовый дворец» Драмланриг в качестве основной резиденции, но зимние месяцы проводят в 100-комнатном особняке Боухилл или в поместье Боутон (последнее включает пять деревень и особняк, залы которого украшают работы Ван Дейка, Эль Греко и Гейнсборо). Когда предыдущий герцог совершал этот вояж, он обычно брал с собой «Мадонну с веретеном» Леонардо да Винчи - пока в 2003 году картину не украли прямо из его родового замка.

Привычки и увлечения аристократов тоже остались прежними. В XXI веке представители знати чаще всего принадлежат к тем же клубам, что и их предки. Аристократы по-прежнему используют U-English вместо non-U English (термины, означающие различия в лексике аристократии и среднего класса), говоря napkins и vegetables вместо serviettes и greens. Они играют в поло. Они устраивают охоту. Они любят ружья, лошадей и собак.

Охотники в поместье герцога Бьюфорта в Англии. Фото: Dave Caulkin / AP Photo / East News

Секрет сохранения благосостояния еще и в том, что, как и их предки, многие современные аристократы успешно уходят от налогов. В XVIII веке сатирик Чарльз Черчилль написал слова, которые можно назвать негласным девизом аристократии: «Что нам до того, растут налоги или снижаются? Благодаря нашему богатству мы их все равно не платим!»

Второй герцог Вестминстерский был привлечен к суду за то, что платил своим садовникам по схеме, исключавшей налогообложение. Тогда судья, лорд Томлин, в 1936 году постановил: «Каждый вправе вести дела так, чтобы в соответствии с законодательством максимально уменьшить налоговые выплаты. Если это ему удается, то, несмотря на недовольство его находчивостью служащих Комиссии внутреннего налогообложения или других плательщиков налогов, никто не вправе вынудить его к дополнительным налоговым платежам».

«Что нам до того, растут налоги или снижаются? Благодаря нашему богатству мы их все равно не платим!»

Остальные аристократы твердо усвоили этот принцип. Так, бизнесмены Уильям и Эдмунд Вести, основатели одной из крупнейших в мире компаний по торговле мясом в розницу, в 1922 году купили себе пэрство и титул баронета за 20 тысяч фунтов, а потом придумали схему ухода от налогов, сэкономившую семье в общей сложности 88 миллионов фунтов. В 1980-м обнаружилось, что потомки братьев заплатили 10 фунтов с прибыли в размере 2,3 миллиона фунтов. Отвечая на вопрос, как такое могло произойти, они пожали плечами: «Давайте посмотрим правде в глаза: никто не платит больше налогов, чем обязан. Мы все так или иначе уклоняемся, разве нет?»

Попечители замка Говард в Северном Йоркшире, чтобы оплатить развод его аристократического обитателя, продали за 9,4 миллиона фунтов картину Джошуа Рейнольдса. Однако они заявили, что не обязаны платить налог на увеличение рыночной стоимости. Указанная причина - потому что картина является частью «тканей и обивок замка» и, следовательно, считается «истощаемым активом». Невероятно, но в 2014-м Апелляционный суд принял такое оправдание. Правда, в следующем году эту налоговую лазейку прикрыли.

Основным способом ухода от налогов для аристократов стали трасты. Бесконечное количество пэров, владеющих землями и замками, поместили все свои активы в дискреционные трасты, уклонившись тем самым и от общественного контроля, и от налога на наследство. В 1995 году девятый герцог Баклю пожаловался, что в списке самых богатых британцев его состояние оценили в 200 миллионов фунтов - тогда как эти цифры относились к компании Buccleuch Estates Ltd, в которой у него нет долей. Юридически он прав. Фактически - он и его семья являются бенефициарными владельцами. То же самое касается еще нескольких десятков благородных фамилий: семейные трастовые фонды без лишнего шума обеспечивают доход любому числу бенефициаров, и ни налогов на наследство, ни любопытства публики при этом можно не опасаться.

Леди Фиона Карнарвон, владелица замка Хайклир в Южной Англии, позирует на его фоне. Фото: Niklas Halle"n / AFP / East News

…Возможно, аристократы не любят платить налоги, но получение бюджетных выплат - совсем другое дело. Так, землевладельцы постарались извлечь максимально возможные выгоды от Единой сельскохозяйственной политики Евросоюза (системы субсидирования сельхозпрограмм в ЕС). Цифры ошеломляют: как минимум каждый пятый получатель крупнейших единовременных субсидий в Великобритании в 2015/2016 году - аристократ. Самые богатые получили больше всех: фермы герцога Вестминстерского - 913 517 фунтов, фермы герцогов Нортумберлендских - 1 010 672 фунта, фермы герцога Мальборо - 823 055 фунтов, а владения лорда Ротшильда - 708 919 фунтов. И это только за один год. Что-что, а эксплуатировать систему аристократы всегда умели.

Членство в палате лордов тоже приносит доход, хотя пэры настаивают, что его нельзя расценивать как зарплату. Как сказал в 1958 году маркиз Солсбери, три гинеи в день, которые получали члены верхней палаты, - «не дополнительное вознаграждение, а просто возмещение расходов, которые уже понесли благородные лорды при исполнении своих обязанностей». Сегодня пэры могут претендовать на 300 фунтов в день при условии присутствия на заседании или на 150 фунтов, если в Вестминстере они в этот день так и не появились.

За март 2016 года, когда палата лордов заседала 15 дней, 16 графов получили в общей сложности 52 650 фунтов не облагаемых налогом выплат (не считая дорожных расходов), а 13 виконтов - 43 050 фунтов. Герцог Сомерсет потребовал 3 600 фунтов. Герцогу Монтрозу заплатили 2 750 фунтов плюс 1 570 фунтов дорожных расходов: из них 76 - за пользование его собственным автомобилем, 258 - за билеты на поезд, 1 087 - за билеты на самолет и еще 149 фунтов - за такси и оплату парковки. За всю парламентскую сессию герцог брал слово только дважды.

Герцогу Монтрозу заплатили 2 750 фунтов плюс 1 570 фунтов дорожных расходов. За всю парламентскую сессию герцог брал слово только дважды.

…Веками главным секретом жизнеспособности старой аристократии было тщательно культивируемое величие. Все, от одежды до манер, было призвано производить впечатление - так, чтобы никто не посмел усомниться в праве знати на власть. Но в наши дни секрет аристократов - в незаметности, почти невидимости. Комментируя опубликованный в журнале «Татлер» рейтинг из десяти герцогов, журналисты Daily Mail отметили: «Некогда обладатели этих титулов стали бы главными знаменитостями своего времени. Сегодня большинству людей придется постараться, чтобы припомнить хотя бы одного человека из этого списка».

И это не случайно. Британские законы, касающиеся землевладения, налогов на наследство или дискреционных трастов, позволяют скрывать богатство от внимания общественности. Все это незаметно поддерживает власть аристократии. Писательница Нэнси Митфорд, которая и сама была частью британского высшего света, но относилась к нему со здоровым скептицизмом, когда-то сказала: «Вполне вероятно, что те, кто на протяжении тысячи лет выдержал столько религиозных, династических и политически бурь, сейчас прячутся в укрытие, чтобы пережить еще одну». Похоже, что она была права.

Фото на обложке: Герцог Девонширский Стокер Кавендиш с женой - герцогиней Амандой. Фото: Oli Scarff / AFP / East News

Ну что же, последний пост про Англию, Upper class или British Nobility.

Кстати, знаете, что в английском нет эквивалента слова «дворянство»? Потому что нет и не было такого социального явления. Nobility & Aristocracy не означают дворянство в русском понимании, а означают «аристократия», что совсем не одно и то же. К аристократии в России относилось примерно 100 семей, такие как Юсуповы и Голицыны. Большинство из них были потомками бояр, выслужившихся при Иване Грозном.

Но помимо аристократии в России были еще сотни тысяч просто дворян, в том числе мелкопоместных, большинство из которых жило только чуть лучше своих крепостных и было такими же темными. Это происходило потому, что титулы непрерывно размывались в поколениях. В Англии же был майорат, при котором титул наследовал только старший сын, а все остальные дети получали титул на один ниже. Например, старший сын Duke становился Duke, а остальные уже Marquesses. В свою очередь младшие дети Marquess были Earls, а поскольку титулов всего было шесть или семь, то они очень быстро исчезали совсем. Поэтому аристократия оставалась немногочисленной и была реальной nobility. Собственно для этого и была введена система майората.

Первая Мировая Война нанесла по английской аристократии тяжелый удар. Во-первых, погибло очень много мужчин из этого класса. Во-вторых, изменились условия и те, кто обслуживал поместья, ушли на фронт или на производство. Оставшиеся требовали такой оплаты, что большинство крупных поместий не могли их содержать и не могли существовать без них. Последней каплей стали death duties – налог на наследство, введенный в 1945, добивший бОльшую часть noble семей.

Поэтому сегодня в Англии очень мало, единицы, поместий и практически все из них открыты для посетителей с целью заработка и ухода от налогов. Но титулы сохранились и осталась культура британской аристократии. Одна из женщин из этого слоя – Саманта Кэмерон, прямой потомок Карла II. Диана тоже была из очень древнего и знатного рода Спенсеров, которые считались знатнее королевской семьи.

Диана вообще была яркой представительницей Upper class. Она не закончила даже 8 классов школы, потому что дважды не сдала выпускные экзамены. Это довольно типично для британской аристократии, образование в их среде никогда не считалось большим достоинством, да и способностей получить его хватает далеко не всем. В Англии есть целый класс школ, как правило boarding, где академические требования заметно ниже, чем в хороших школах, но в которые тем не менее очень трудно попасть из другого класса. Упор там делается на спорт и командные игры. В университеты выпускники этих школ тоже часто не идут, хотя сейчас это постепенно меняется.

Внешне женщины здесь похожи на женщин , но более небрежные и любящие экстравагантные вещи. Они думают, что too cool to care too much как они выглядят. Экстравагантность считается признаком этого I don’t give a damn отношения к внешности. На них могут быть надеты дикого цвета брюки, или порванный на локтях свитер, или пальто расшитое крокодилами. Но те, кто работает, стараются не выделяться, тут крокодилов нет. Вся остальная эстетика в этом классе мало отличается от Upper Middle Class, нет ни губ как у карпа, ни искусственного загара, ни блесток.

В комментариях к предыдущим статьям про Англию меня много спрашивали об иностранцах, тут живущих. Upper Class – это единственный класс, куда иностранцы (или представители других групп) не могут попасть как свои (да, и Наталья Водянова тоже). В этот класс нельзя выйти замуж, в нем надо родиться. Поэтому к нему не принадлежит и Кейт Миддлтон, а ее дети будут.

Иностранцы, приезжающие в Англию, for all intents and purposes попадают в тот класс, которому соответствуют своим образованием, работой, культурой и доходом. Живущие на пособие в Underclass, работающие на рабочих специальностях в Working class, специалисты среднего звена в Middle class, крупный бизнес, банкиры и олигархи в Upper Middle.

На этом серия про Англию заканчивается, и слава богу, как же она мне надоела.